Моя жена не желает взрослеть. Я принимаю ванну, а она топит мои кораблики.©
Название: California dreamin
Автор: БЕРЭЛЭ МУШКА
Иллюстратор: Синий Мцыри
Жанр: драма
Категория: преслэш
Пейринг/Персонажи: Эйс/Луффи
Рейтинг: R
Размер: ~49000 слов
Отказ от прав: торжественно отказываюсь
Саммари: Есть люди, в которых жизни так много, что они больше похожи на её чистое воплощение в мире земном. Они - её знаменосцы, её самые любимые дети... А что, если бы такой человек должен был умереть? О чём бы он думал, что бы делал? Как менялся бы мир вокруг него? И что бы думал и делал его брат?
Предупреждения: 20 век!АУ, фем!Марко (потому что автору так захотелось), несколько оригинальных персонажей фоном, написано после прочтения "Трёх товарищей" Ремарка, так что общая идея слизана, мат, спойлерсовсем спойлерсмерть персонажа
Благодарность: читать дальшеБОЛЬШОЕ СПАСИБО Оле, Фиру, Тегру, Кат, Насте за прочтение ещё сырых, откровенно первых кусков и версий. Без вас всё было бы не то и не так. Спасибо Жене за отзыв, который заставил меня с себя офигеть, а мою маму заинтересоваться текстом. Лёше спасибо, без него никогда бы не узнала, что у меня там всё-таки содомия и инцест, а не что-то ещё. Спасибо Иру-тян за тёплый отклик, Ане, что прочла совсем первую маленькую версию, и Малахит тоже, что взглянула и прокомментировала. А также отдельное спасибо Сергею Зимоглядову за подробный и профессиональный разбор!
Спасибо Дине, однажды она немного изменила мою жизнь, и этот текст родился только постольку поскольку.
Скачать: текст в .doc, .fb2, иллюстрации по ссылке, ссылка на плейлист, составленный Синий Мцыри
– Эй, капитан, – я вскочил на его подоконник и сверкнул глазами. Вся моя одежда была в снегу. – Ваша шляпа.
Луффи поднял голову и засмеялся. На щеке у него был след от подушки, в темноте отдававший синевой.
– Эйс! – поприветствовал он меня, пытаясь сесть, но не преуспевая. Одеяло крепко обмотало его ноги. – Эйс, я умру здесь со скуки. Здесь даже стены серые.
Я стиснул его шляпу влажной от снега рукой и, спрыгнув на пол, закрыл за собой окно. По комнате метнулись тени.
– Со скуки? Но я вижу здесь книги, – усмехнулся я.
– Вот именно.
Он был так доволен своим равнодушием к книгам, что снова начал смеяться.
Как будто ему просто забыли сказать, что он умирает. А он и не знал.
Я присел на подоконник и потёр плечо. Казавшийся искрами снег тут же превратился в мокрые пятна, и я вздрогнул. Что-то внутри меня сдвинулось с привычного места ещё несколько дней назад, и всё никак не могло вернуться обратно. Здесь, в санатории, в маленькой серой спаленке, чувство вдруг стало особенно сильным.
В таком изменчивом мире были вещи, всегда остававшиеся неизменными. Почему-то мой младший брат казался мне константой, а переменными было всё остальное: смерть, болезни, упадок. Всё это его не касалось, существовало в каком-то другом измерении, где никогда не было Луффи. Он со своей улыбкой и соломенной шляпой («Я в ней настоящий пират!») не болел, не сдавался, не умирал… Мальчишка был совсем из другого теста. Пот, мучнистая серость и уже подсохшие тёмные пятна на воротнике – костюм с чужого плеча, который он примерил, чтобы хорошенько надо мной посмеяться.
Несколько дней назад я гнал на своей машине к ближайшей больнице и совсем не думал, что это взаправду. Теперь Луффи снова веселился, ни о чём не заботясь. Может, и не было никакой гонки с собственной тенью.
Конечно, смешно. Мне пришлось продать награбленные драгоценности и половину мебели, чтобы оплатить ему санаторий. Луффи нужно было солнце и совсем другой климат, в городе Луффи не протянул бы и до конца осени.
– Доктор запретил тебе приходить сюда в ночное время. – Улыбка заблестела в его глазах. Я оторвался от подоконника и нахлобучил ему на голову шляпу.
– А ты что думаешь?
– Я думаю, глупо запрещать что-то Эйсу, – сказал он, жмурясь от удовольствия и сжимая шляпу так, словно здоровался со старым другом.
– Капитан не запрещает, – лениво улыбнулся ему я, – значит, можно.
– Ты пришёл снова читать мои книги? – спросил Луффи. Я поднял брови:
– Книги принадлежат санаторию.
– Моя комната, мои книги.
– Вот как. – Бросив взгляд через плечо, я мягко добавил: – И «Сказки для принцессы» тоже?
Какое-то время он размышлял.
– Нет, – наконец решил он. – Эта книга не моя.
Я от души улыбнулся.
***
Он заснул быстро. Это было в порядке вещей, но всё равно привлекло моё внимание. Мне чудилось, что в любой момент с ним снова произойдёт нечто неправильное. Разум отказывался понимать, что «неправильное» уже произошло, и происходило давно. Мне было трудно соединить кровавую мокроту Луффи с болезнью, это было частное, никак не связанное с целым, и я в любой момент ждал подвоха – когда Луффи снова начнёт кашлять. Тогда я позову доктора, и он снова всё исправит.
Я постучал по корешку книги пальцами. Прошло уже несколько дней, может, это не повторится? Мой брат не выглядел больным.
Часть меня упорствовала и отказывалась принимать происходящее. Другая часть меня знала или, скорее, догадывалась: ничего уже не будет, как прежде.
Дверная ручка повернулась, и в спальню осторожно вошёл доктор. Увидев меня, он застыл. Я встретил его взгляд.
– Бумаги на столе, – сказал я вполголоса, зная, что он забыл здесь документы. Его попытка всем своим видом показать, как он недоволен, не тронула меня: я и так долго ждал его ухода, чтобы попасть сюда незаметно. Я сделал всё, чтобы избавить его от сделок с совестью. Остальное меня не касалось. – Можете их взять, – предложил ему я с издёвкой, которую не смог сдержать.
– Вас, – горячо прошептал он, – здесь быть не должно.
– Точно. – Я бесшумно хмыкнул и против воли посмотрел на Луффи. – Как и моего брата.
Какое-то время доктор стоял без движения.
– Мистер Портгас… – начал он.
– Альберт, – сказал я, припомнив, как звали этого почтенного человека. – Если ты разбудишь его, пеняй на себя.
Он был хорошим врачом, и он был в своём праве, поэтому он не двинулся с места. Чтобы убедить его, я повернулся и с улыбкой посмотрел ему в глаза. Когда я ещё работал с Марко, она говорила, что я странно улыбаюсь во время поджогов. Лучше мне так не улыбаться на людях. Я запомнил это.
Словно воткнувшись в мой взгляд, доктор посмотрел сквозь меня стеклянными глазами, и на секунду между нами повисло что-то вроде узнавания. Та часть меня, которая вышла из сгоревших домов и которую я показывал людям как уродливый ожог, чтобы напугать, почуяла в Альберте нечто родное, страшное. Он был стариком, в своё время заставшим войну; он вышел из полевых госпиталей, где сшивал людей по частям и всё не мог сшить. Не в моих силах было запугать его, потому что то, что стояло за моими плечами, знало: из-за его плеча смотрело такое же безголосое оплывшее от огня чудище. А он смотрел на меня, и видел моё. Узнавание продлилось секунду. Потом я перевёл взгляд на Луффи, пожевал губами, покачал книгу на колене.
– Как нам быть, мистер Портгас? – спросил Альберт.
– Возьмите документы, – сказал я.
– Ладно, – улыбнулся он и встопорщил щёточку усов.
Он вошёл, взял со стола бумаги и вышел обратно. Так получилось, что я вышел следом – его спина не предполагала иного. Прямая такая. Я прочёл всё, что мне хотели сказать жёсткие, почти мраморные складки, которые натянула эта ужасающая осанка.
– Вы очень упрямый молодой человек, – сказал Альберт, шаркая по коридору.
«А ты – упрямый старик», – подумал я с теплотой.
– Вы же воздержитесь от посещений в неурочное время? – спросил Альберт.
– Нет, сэр, – сказал я и покосился на него.
– Я вас выгоню отсюда к чертям.
– Туда не в первый раз.
– Вы наглец, Портгас, – сказал он, пошевелил ртом, словно пытаясь удобнее устроить его на своём лице; щёточка усов над губой сделала волнообразное движение. – Я даю вам последний шанс исправиться.
– Я исправлюсь.
– Да?
– Ночью вы меня больше не увидите. Даю слово.
Он хохотнул себе под нос, и мы расстались.
Десять минут спустя я снова залез в комнату Луффи через окно.
***
– Мистер Портгас, чёрт вас дери!
– Ей-богу, Альберт, вы опять что-то забыли?
***
– Тебя ночью доктор этот выгнал? – прошептал Луффи, высунув из-под одеяла нос и сверкая на меня единственным видным глазом. Наутро я вернулся официально, и мне дали наконец дочитать главу до конца.
– Было дело.
– Хочешь, я ему морду набью?
Я подавился смешком, скрестил руки на груди.
– А кишка не тонка?
– Хочешь, тебе тоже набью? – спросил Луффи и сдёрнул одеяло с головы, с улыбкой перевернулся на спину.
– Легче, пацан, – сказал я и положил книгу на тумбочку. – А то я обосрусь от страха.
Ногой он окончательно сбросил одеяло, сел, как на духу, дёрнул вверх сначала левый рукав, потом правый... и он бы попытался меня отделать, не войти в комнату медсестра – хорошенькая Лиззи, которая проверяла самочувствие пациентов. Мы с Луффи замерли, оба, втянули головы в плечи и с одинаково неуклюжими и шальными ухмылками повернулись к ней.
День начинался хорошо.
***
Они все начинались хорошо и мало отличались друг от друга. Время шло, и шло, и шло. Перелом произошёл всего-то во вторник, когда меня не было в санатории. Я спустился в деревню, чтобы посмотреть, как люди катаются на лыжах, больно уж настойчиво меня звала эта смешная рыжая девушка. Когда я вернулся, извалявшийся в снегу, но со смутным чувством удовлетворения, всё полетело к чертям.
К Луффи меня не пустили. Лучше его сейчас не беспокоить, сказали мне, потому что он отдыхает после обострения. Я какое-то время молчал, глядя на Альберта. Потом я широко улыбнулся ему.
– От этого места, – сказал я, – останутся только угли.
– Сколько гонора, – ответил он и стих, устало моргнув, как большая птица. Я приблизил к нему своё лицо.
– Пусти меня, – мягко и медленно добавил я.
Альберт стал разглядывать меня, словно я был интересным насекомым, и я ответил ему тем же, на самом деле, впервые смотря на его по-настоящему. От него пахло лекарствами и старой резиной; он был совсем седой, этот доктор, явно мало спал, его рыхлые, запавшие щёки иногда подрагивали, как будто у него сводило лицевой нерв.
Он был моим союзником, он лечил Луффи, но я понял, что готов приложить его головой об угол. Секунды шли одна за другой, делая мою улыбку всё жёстче.
– Передо мной словно большой ребёнок, – наконец сказал Альберт раздражённо.
– Мне нужно...
– Вам нужно. Вы как липучка. Как чёртов репей. Что вы там хотите сказать: вам нужно увидеть его? Вы эгоист, молодой человек, потому что это он вам нужен прямо сейчас, а не вы ему. – Альберт вытянул губы вперёд, так, что его нос на секунду утонул в щёточке усов. – Вам нужен покой душевный, а ему нужен другой покой, и что у вас в приоритете?
– Ладно, – сказал я сквозь зубы. – Один раз. Дайте мне его увидеть хоть один раз, Альберт. – Незаметно для себя я скопировал его обращение – мы снова были на «вы».
– Позже. Ему сейчас трудно.
– Он даже не услышит меня. – Я сказал это и тут же заткнулся, большим пальцем с силой потёр указательный.
– Что же за шило у вас в заднице?
– Альберт…
– Вы тут же уйдёте.
– Да.
– Одна минута.
***
У Луффи было измученное, серое лицо и бескровные губы. Кожа жирно блестела от пота. Он спал.
***
Я, наверное, и данной мне минуты внутри не пробыл. Альберт кивнул, когда я вышел. Он стоял всё там же, рядом со входом в комнату. Заговорил он только когда я закрыл за собой дверь.
– Взглянули на него? – спросил он.
– Да. Спасибо.
– И что? Добились своего, что теперь думаете?
– Я хочу разнести здесь всё к чёртовой матери, – сказал я, посмотрев Альберту в лицо. – Словно вы все виноваты в том, что ему без меня стало хуже.
– Это пройдёт, – ответил Альберт после короткой паузы. – Вы же думаете, что он притворяется, да? Что он простудился и кровью кашляет от безделья. Ещё не понимаете. Вы поймёте, когда ему станет хуже.
Прежде, чем я осознал желание, которое неповоротливо и мощно развернулось у меня в груди, Альберт стиснул моё плечо своими узловатыми пальцами, подошёл ко мне ближе. Он поймал мой взгляд. Я заставил себя стоять на месте; во мне поднималась чёрная дрожащая злоба.
– Идите в деревню и набейте кому-нибудь морду, – сказал Альберт, – пока вы не отгрызли себе руку с отчаянья. Ваш брат не первый, не последний тоже. Так бывает, Портгас. Идите и выплесните это, только не в моём санатории.
– Спасибо, – повторил я и с усилием раздвинул рот в улыбке, – я переживу это.
***
Меня пустили к Луффи вечером, когда он проснулся. Я подошёл к его кровати и сел на край. Луффи на меня не смотрел, только хмурился и пялился в потолок.
– Луффи, – позвал я спокойно, и его кадык вздрогнул. С усилием он повернул голову и поднял на меня глаза. Он выглядел измождённым. Отчётливее стали скулы, челюсть, форма лба, на котором всё ещё блестела испарина. Я протянул руку, чтобы стереть пот, но Луффи дёрнул головой.
Он молчал и смотрел на меня, сжав в нить по-лягушачьи широкий рот. Болезнь стесала подростковую припухлость его щёк, и я увидел в его лице то, что могли принести ему следующие десять лет – это были черты уже немолодого человека, нарисованные поверх его вечно кривляющейся капризной рожи тенями и острыми линиями. Болезнь вырубила в его лице новое, незнакомое мне лицо, деревянное от муки, повзрослевшее и искусственное.
– У меня немало дел, – сказал он наконец.
– Чего?
– Я должен успеть сделать несколько вещей. – Его голос начал скакать, и он закашлялся. Я только подорвался за врачом, как он стих. Я не мог отвести взгляд от его дрожащих, растягивающихся в упрямой улыбке губ. Эта улыбка могла бы показаться свирепой, если бы не её бледность. – Я обязательно должен успеть, – повторил он.
Казалось, его болезнь раздражала его, как надоедливая муха.
– Ага. Успеть, – кивнул я. – Пока не?..
Он дёрнул плечом.
Если бы он сказал вслух то самое слово, я бы, наверное, его ударил, прямо по этому новому ненастоящему лицу. Никогда ещё я не чувствовал такого сильного отторжения. Оно, это отрицание очевидного, было роскошью, на которую у Луффи не осталось времени, но я не мог себе в ней отказать.
– Неплохо тебя потрепало, – сказал я. Луффи проницательно всмотрелся в моё лицо и вдруг улыбнулся, да так легко, что я выпустил из себя весь дух – всё-таки не мог он умирать.
Он протянул мне ладонь, и я опустил взгляд, по привычке разглядывая уверенные рубленые линии на ней. Наконец пересилив оцепенение, я взял его за руку. Это было твёрдое и сильное рукопожатие, хоть ладонь Луффи ещё и была липкой от пота. Он меня успокаивал. В голове не укладывалось, но это он меня успокаивал.
– Эйс, – прошептал он, – не хмурься.
– Как скажешь, братишка, – хмыкнул я.
Какое-то время мы молча держались за руки, словно семилетние подружки. Когда-то это было настоящим ударом по моему чувству собственного достоинства. Сейчас я не возражал.
***
Новый приступ произошёл той же ночью. Когда всё закончилось, Луффи посмотрел на меня ничего не видящими глазами: его взгляд метался по моему лицу и не находил его.
– Эй, Луффи, – позвал я своего брата, и он заметно расслабился. Я склонился над ним. – Всё. Закончилось. Сейчас станет лучше.
Он только дышал и слушал, что я говорю. Мой голос был единственной связью между нами, а то и между Луффи и всем остальным миром. Вдруг я обрадовался, что доктор, впустив меня, вышел из комнаты и не мог видеть нас.
– Ты здесь никому не даёшь выспаться, – сказал я. – Ничего не меняется, наводишь шороху перед рассветом. Такая точность. В семь лет составил расписание, и с тех пор действуешь по плану.
– Ага, – прошептал он.
– Ты несносен, – добавил я спокойно. С каждым моим словом напряжение уходило из линии его плеч и заострившегося лица.
– Ага.
– Выпороть бы тебя, – предложил я небрежно и тепло.
Он бесшумно засмеялся.
Я вцепился ногтями в ладони, смиряя едва заметную дрожь.
– Эйс, – сказал Луффи, – ты ж не уедешь никуда? – Я растерялся и не ответил ему сразу. – Эйс, – повторил он.
Я услышал в его голосе что-то жадное и тоскливое. Тупое, загнанное отчаянье и решимость встретить следующий приступ в одиночестве.
– Нет.
– Эйс…
– Нет, – сдержанно повторил я. – Мне вполне комфортно в твоей комнатушке.
– Даже так, в комнатушке? – развеселился Луффи. – Сидеть со мной будешь?
Я не придумал, что ответить, и с ухмылкой потёр висок. Глаза Луффи метнулись вслед за движением моей руки.
– Ладно, – сказал он и улыбнулся в ответ. – Здорово, Эйс.
– С чего я должен уехать?
– Не знаю.
– Конечно, не знаешь. У меня на это нет ни одной причины, – сказал я раздражённо. Он закрыл глаза, вдруг показавшись смертельно усталым.
– Хорошо.
– Луффи?
– Это хорошо.
***
– Чего читаешь, Эйс? – спросил Луффи, прислонившись к порогу. Он был непривычно тихим. Я бросил на него взгляд.
– Фауста. – Повернувшись к окну спиной, я уселся на подоконник. Лампы не горели, и коридор освещал только дневной свет, сквозь выпуклые, плотно забитые грязью стёкла хлынувший внутрь. Луффи совсем вышел из своей комнатки и мгновенно утонул в этом свете, в мечущейся золотой пыли.
– Серьёзный был дядька?
– Ты найдёшь все ответы здесь, – сказал я и поднял книгу повыше. Читать Луффи не любил, и я с удовольствием наблюдал, как его серое безжизненное лицо расцветает негодованием.
– Просто ответь мне.
– Здесь всего шесть сотен страниц.
Он недоверчиво улыбнулся и ткнул в мою сторону пальцем. Я ждал угроз или нытья, но он стоял молча, сердитый, как чёрт. Гнев возрождал его и, кажется, был лучшим лекарством – Луффи даже порозовел. Довольный, я спрыгнул с подоконника, подошёл к нему и недрогнувшей рукой протянул книгу. Он взял её без раздумий и долго молчал.
– Сколько ещё мне быть в своей комнате, есть правильную еду и принимать солнечные ванны, Эйс? – спросил он. В пыльно-золотой тишине коридора его голос прозвучал неожиданно твёрдо. Я потёр указательный палец большим.
– Утром я едва отлепил тебя от стены. И ты заплевал меня кровью.
– Да, ну, мне очень жаль, – сказал он с медленной усмешкой.
– Не думаю.
– Ты попросил меня слушать доктора, – добавил он. – Сколько ещё мне нужно слушать доктора?
Мой рот дрогнул, и я посмотрел Луффи в глаза. День. Два дня. Неделю. Столько, сколько понадобится, чтобы он не растерял остатки себя в своей обычной лихорадке, каждодневной суматохе, которая называлась жизнью Монки Д. Луффи. «Это необходимо ему, – подумал я, – необходимо, как воздух нужен тонущему. Луффи необходим покой».
Луффи никогда не нужен был покой.
Он ненавидел покой.
– А что ты сам думаешь? – спросил я его.
Не знаю, что зависело от его ответа, но я ждал, напряжённо, хоть чего-нибудь. Луффи молча пожал плечами. Мы не обменялись больше ни словом, и спустя какое-то время он вернулся обратно в комнату.
Я остался по другую сторону двери.
***
– Эйс? – спросил мужчина в широких рваных штанах и с лицом потомственного самурая. Мы познакомились, пока я ждал свой кофе. – Надо же, я знаю о вас. Вы приехали со сводным братом. Который скоро...
Прежде, чем он закончил фразу, я врезал ему. Не потому что он был бестактен. Мне нравились бестактные люди, у них обычно было своё обаяние – в конце концов, я жил с Луффи. Но Зоро нужно было вправить мозги, чтобы не порол чушь.
– Ещё нескоро, – сказал я, глядя на него сверху-вниз. Мой новый знакомый рухнул на пол вместе с табуреткой и теперь, не пытаясь встать, рассматривал меня. Судя по тому, как он упирался локтями в пол, какими расслабленными казались его руки и в каком положении находились его ноги, он не был новичком в драках. И он не был создан для кабацких драк – скорее для быстрых молчаливых боёв, почти всегда заканчивавшихся в его пользу. Я свалил его только потому что он не ждал этого и, кажется, выпил лишнего. Если бы я встретил его, когда работал с Марко, я был бы осторожнее, чем обычно.
Он не вставал по одной причине: пытался понять, нужно ли тихо и быстро убрать меня или выйти из ситуации как-то иначе. Человек с повадками убийцы здесь, в санатории, среди туберкулёзников, пушистых сугробов и улыбчивых медсестёр. Не смешно ли?
– Неужто? – спросил он, и в его вопросе мне послышалась непростительная наглость. Я почувствовал странный мрачноватый восторг: одним словом он словно дал мне разрешение... за воротник я рванул его с пола.
***
– Ты хорош, – сказал Зоро со сдержанной усмешкой, уже потом, четверть часа спустя после того, как была выбита входная дверь. – Жаль, нас к этому бару теперь не подпустят. Жаль.
Он сидел на дороге, без куртки, с потемневшим от кровоподтёков лицом и двумя сломанными пальцами. Его, кажется, ничего не беспокоило. Я посмотрел на снег, туда, где недавно исчез мой зуб, и достал пачку сигарет.
– Срать я хотел, – тихо сказал я, – на этот бар и на тебя.
– Жаль, что не было кого-то вроде тебя, когда я узнал про свою болезнь. Хорошая встряска помогает по-новому увидеть некоторые вещи.
Я глотнул дым, закашлялся. Правую половину лица свело от боли в челюсти.
– Заткнись.
– Хочешь ещё получить? – беззлобно проворчал Зоро.
– Я хочу кофе, – ответил я. – И я хочу сделать тебе больно.
Такая честность, которая была не нужна ни ему, ни мне, заставила меня рассмеяться. Зоро поднялся на ноги и цыкнул.
– Ну, пойдём, найдём тебе кофе, Эйс. А после ты приведёшь себя в порядок и отправишься к своему брату. – Он остановился и сощурился, разглядывая меня. – В конце концов, ему осталось недолго.
На этот раз я не ударил его. Он отвернулся и двинулся прочь, не оборачиваясь, вверх по дороге. Оттуда на нас окнами-пятнами света глядел санаторий и словно сползал вниз по склону, в темноту, как огромная тонущая баржа.
Через десять минут Зоро вернулся с чашкой кофе и передал её мне; я взял её и вдохнул пар. Зима обожгла мои лёгкие.
– Спасибо, – сказал я и швырнул чашку оземь.
***
– Сегодня ты ешь стейк, – прорычал я с улыбкой, распахнув дверь в комнату Луффи. Он поднял голову.
– Мне нельзя стейк. – Его глаза слегка округлились, и я зло засмеялся.
– Можно.
Он не счёл нужным сдерживать радостное «Ха!». Закрыв за собой дверь ногой, я опустил ему на колени тарелку. Пусть доктор подавится своими пророчествами и своими «нельзя». «Чтоб ты жил без стейков, старый козёл», – подумал я и упал на стул рядом с Луффи. Хотелось курить.
– Ты злишься? – спросил Луффи с интересом.
– Нет. – В бешенстве я уставился на окно. Как обычно, занавешено. Что, много тепла и здоровья это ему выгадало? Поднявшись на ноги, я с силой раздвинул шторы. – Красиво, правда?
Мы помолчали. Луффи не двигался, даже не притрагивался к вилке. Я повернулся к нему – он странно посмотрел на меня и наконец принялся за еду.
Тучи скрывали небо, как рваный бархат, ползли куда-то тяжёлыми складками. Весь мир потемнел, небо расползлось хрустящим от холода порохом, всё уплывало прочь. Я смотрел наверх и не думал ни о чём.
За моей спиной Луффи удовлетворённо замычал.
– Круто, – сказал он.
– Да, – ответил я и опустил взгляд на подоконник.
– Тебе нужно больше выходить. Ты тут начал читать книги по второму разу.
– Неправда.
– Книг здесь не так много, – заметил Луффи и облизнул блестящие губы. Я закрыл глаза и снова задёрнул шторы. Может, это в самом деле выгадает ему день. А тёплые носки – ещё день. А здоровая пища – ещё день. Что-нибудь другое – ещё один. Сколько дней я смогу собрать для него? А, доктор?
– Слушай, Луффи. Завтра в деревне будет праздник, – сказал я, припоминая разговоры других больных. Люди были полны неясного, смутного счастья, когда говорили о празднике, и смеялись, как сумасшедшие. Старушка прятала усмешку в ладонь, юноша в нелепой одежде пританцовывал, и его живое, подвижное лицо светилось. Я скосил глаза, и мой рот сам собой сжался в улыбке, когда похожее выражение лица появилось у Луффи. Здоровые не умели так радоваться этому празднику. Они улыбались совсем по-другому.
– Ох-хо-хо. С нарядами?
– Хочешь пойти?
Я прислонился к подоконнику бедром, наконец полностью разворачиваясь к своему брату. Тот сидел весь перемазанный, и его глаза сияли.
– Наряда у меня нет.
– Разве шляпы недостаточно? – спросил я. Это, конечно, решило дело.
– Значит, праздник? А? Да?
– Да.
С хохотом он вскинул вверх руки, как в детстве, когда я обещал ему починить его шляпу. Радовался он от души – улыбался так, что обнажались дёсны, щурился, морщился, раздувал ноздри. Каждый раз счастье как будто сминало его всего. Казалось, ещё немного, и от восторга он замолотит по колену рукой или высунет язык, или полезет дёргать меня за руку. Он никогда не мог объять это бесформенное, хаотическое чувство, которого было слишком много.
Наконец он сдулся и уже спокойнее посмотрел на меня любопытными тёмными глазами. Лицо у него покрылось красными пятнами.
– Эйс лучший.
Я кивнул и с кривой ухмылкой перевёл взгляд на стену, где расползалась сеточка трещин.
– Доктор, конечно, сказал, тебе нельзя выходить, – сказал я.
– Очень жаль, – легко отозвался Луффи и принялся за еду.
***
Тем же вечером между нами состоялся следующий диалог:
– Могу ли я выдуть их вино? – спросил он.
– Лучше жри их стейки, – ответил я, и он принял моё предложение, но решил добавить:
– Королю пиратов можно там всё есть и пить, чего ты.
– Раз уж ты король пиратов.
– Ты не понял, – фыркнул Луффи. – Я только хочу им стать.
– И что же тебе для этого надо?
– Команда, – сказал он и улыбнулся мне странной, далёкой улыбкой. – Ещё судно.
– Небольшая цена для такого титула, – кивнул я.
***
Он на диво быстро окреп. Уверен, каждый приступ оставлял свой след, как зарубку, и каждый забирал у него что-то. Но сейчас, глядя, как бодро он топчется в ожидании меня, я мог подумать, что он совершенно оправился.
– Хм, – усмехнулся я, глядя на Луффи.
– Хм, – ответил он. – Ну что?
– Можешь дуть их вино. Я сказал кое-кому, что у тебя открыт набор в команду.
Он замер с открытым ртом, вытянув вперёд губы, как рыба, которая присосалась к стеклу.
– Ты мне команду, что ли, собрал?
– Я сказал, что тебе она нужна. Теперь иди и набери её сам. – Это было правильным ходом – он весь подобрался, улыбнулся серьёзно, словно разделил со мной какой секрет.
– А ты в моей команде? – спросил он. Какое-то время я обдумывал свой ответ. – Эйс… – Он надулся.
– Что, ничего не можешь без старшего брата? – протянул я и даже попытался потрепать его по голове. Он кинулся на меня, как свирепый тигр, чтобы отлупить. Что ж, недостаточно свиреп для меня.
***
Это было самое ужасное судно в мире. Чтобы прикрепить самодельный парус к верху своей машины, я использовал скотч. Луффи был в восторге.
– Садись, капитан, – фыркнул Санджи, выбрасывая сигарету в снег. Я вспомнил снимки его лёгких и отвёл глаза, пока тот без спешки открывал моему брату дверь.
– Эй, Санджи, – рассмеялся Луффи, который за последнее время успел завести кучу знакомых среди жителей санатория и каждого знал поимённо, – классный костюм.
Повар что-то проворчал сквозь улыбку. Не слушая его, я сел за руль и подождал, пока Луффи не плюхнется на соседнее сиденье. Он казался лёгким и посвежевшим, и я вдруг подумал: иногда люди уезжали отсюда выздоровевшими. Глядя на улыбку Луффи, я понял, что с ним иначе и быть не может. Усталые посеревшие люди приезжали сюда, чтобы навестить друзей, родственников, любимых, и снова уезжали в город, такие же серые. Луффи был живее их всех.
Мне стало совсем спокойно. Отпихнув его плечом, когда он решил перелезть через меня, чтобы помахать проходившей мимо паре, я ухмыльнулся и завёл мотор. Машина мягко двинулась вперёд, и мы поплыли в вечернее сияние снега, огней и пасторальных деревенских домиков. Ночь гудела от далёкой музыки и как будто покачивалась тёмным бархатным маревом.
***
Азартные игры всегда были моей сильной стороной. Луффи поставил эту прописную истину под сомнение с лёгкостью истинного новичка.
– Невозможно, – сказал я, смотря на его карты, и он ослепительно мне улыбнулся.
Нами и Робин захихикали, начали перешептываться. Все окружавшие Луффи люди внимательно следили за его успехами. Покатав на языке винный привкус, я оглядел свои карты и карты, выложенные на стол.
– Ты сжульничал.
– Да? – Мой брат потёр подбородок и наморщил нос, потом посмотрел мне в глаза. – Докажи.
– Я… – Моё лицо мгновенно, отзывчиво вспыхнуло злостью и смущением. Улыбка Луффи стала шире, и он наклонился вперёд.
– Надо было идти в мою команду, Эйс.
Под хохот толпы я опустил голову, фыркнул и отложил свои карты, среди которых была трефовая дама. Её там быть не должно было. Как и среди карт Луффи, чёрт побери, но раскрыть его, не раскрыв себя, я не мог. Санджи добродушно похлопал меня по плечу. Думаю, он прекрасно знал все ужимки обоих сторон и одинаково наслаждался как хорошим мухлежом профессионала, так и дьявольской удачей новичка.
– Ты не удивишь меня случайностью. Ещё раз, – сказал я и мысленно пересчитал свои деньги. Луффи обчистил меня. Мне было трудно представить, зачем ему понадобились эти деньги, он мог попросить их, но… у выигранного добра совсем другой вкус. Я бросил взгляд на трефовую даму. – Хочу твою шляпу, – сказал я тихо, и сидевшая с нами компания смолкла, опалила Луффи волной интереса. Тот дотронулся до края своей шляпы.
– Тогда я хочу твою машину.
– Что? – прошипел я, и на его лице появилось выражение такого удовольствия, что даже мрачно пивший свой ром Зоро хмыкнул.
– Мне нужно судно, – отозвался Луффи. Я не мог смотреть на него, таким непосредственным и счастливым он казался. Мою машину… нелепо, чёрт побери. Луффи перестал улыбаться и кивнул мне. – Ты хочешь шляпу, я хочу машину, Эйс!
– Ты разобьёшь её, – сказал я после долгой паузы.
– Моё дело, что я делаю со своей машиной.
– Да кто позволит тебе её взять.
– Зачем позволять мне, я просто её выиграю.
– Будь осторожнее, – сказал я, прикоснулся к своему лбу, – и я могу взять своё.
– Ну, возьми, – улыбнулся он и посмотрел на меня задумчиво. От странного волнения у меня закололо кончики пальцев.
Под оживлённую болтовню Луффи начал перемешивать карты.
***
– Надо было вступать в мою команду, – сказал он мне просто, когда мы вышли на свежий воздух.
У меня кружилась голова, и я, признаться, всё ещё плохо понимал, что только что произошло. Луффи напевал себе под нос и перекатывался с пятки на носок, пока я пытался решить, что мне делать. Это было безумием. Конечно, по-своему прекрасным.
– Ладно, братец, – пробормотал я, и он, видимо, до сих пор сдерживавший восторг, хохотнул и подпрыгнул. Я ухватил его за плечо и пьяно улыбнулся. – Пойдём, научу. Сделаешь круг, поедем обратно. Твоя.
Он сжал моё плечо в ответ, и в его глазах было столько счастья, что мне стало жарко на морозе. С уверенностью пьяного человека я решил показать ему всё, что умею. Он не ценил безопасность, как будто был поцелован судьбой, и притягивал неприятности, как будто был проклят, но только неуязвимый мог выиграть у меня пять раз подряд. Дорога вилась к санаторию, и была у неё пропасть-соседка, и что же? Ничего, это ничего. Если что… лучше так. Лучше сейчас, решил я и мягко провёл ладонью по его волосам.
Я понял смысл того, о чём подумал, только когда Луффи отбежал к машине. Понял, и трезвость ударила мне в голову.
Когда я сел на переднее сиденье, Луффи уже в нетерпении постукивал пальцами по рулю. Я пристегнул ремень безопасности и потребовал от Луффи того же.
***
Когда мы вернулись к санаторию, у машины был побит бампер, но в остальном она осталась цела. Луффи уснул в ту же секунду, как мы припарковались. Я вышел, чтобы отнести его в его комнату.
***
День спустя весь санаторий благоухал.
Я смотрел на выставленные вдоль коридора банки с водой и цветами, плохо соображая после сна. Цветы были самые дешёвые, но их было много. Спустившись вниз, я перевёл отупевший взгляд на вазу при входе. Аромат плыл по помещению, такой ощутимый, что казался тёплым. Когда мне улыбнулась дежурная, я понял, на что Луффи потратил мои деньги, хотя не понял, где здесь он смог достать цветы в такое время года. «Это похоронные, – пришло мне в голову. – Здесь всегда найдутся продавцы цветов, чтобы жители санатория могли достойно друг друга провожать. Когда привёз сюда Луффи, я увидел неподалёку крематорий. От него в небо поднимался дым».
Луффи не оставил ушедшим ни одного букета – он купил все. Наверное, так он праздновал жизнь, какую-то свою очередную победу, но среди этих цветов, предназначавшихся не ему, я почувствовал себя поднявшимся на корабль-призрак, где давно не было живых. Тогда я вышел на улицу и закурил.
Даже снаружи чувствовался запах.
***
Ко мне подошла девушка с сумасшедшим цветом волос и присела рядом. Люди здесь часто красились ярко, тратили на это последние деньги в лихорадочном желании перемен. Парикмахер здорово на этом зарабатывал. Я сначала не обратил на неё внимания, слишком погрузился в свои мысли. Потом она с нейтральной улыбкой спросила меня о погоде.
Я ответил ей что-то, и сам не был уверен, что именно. Она опять улыбнулась и замолчала. Я не хотел знать её имени, поэтому так и назвал про себя: Синяя мисс.
– Вы давно здесь? – спросила она.
– Меньше, чем остальные, – пожал я плечами.
– Вы больны?
– Нет. – Неожиданно я почувствовал смущение, но мисс мой ответ не обеспокоил.
– И как вам в санатории?
Я не знал, что она хотела услышать. Санаторий казался мне то тюрьмой для отчаявшихся, то сектой, то чистилищем. Слишком отличалось всё от городской жизни. Люди вели себя иначе: понятия пристойного и непристойного, уместного и неуместного здесь совершенно изменили свой смысл. Болезнь ставила жизнь под новым углом, и местные говорили на каком-то другом, более лихорадочном и рубленом языке. При этом все они прекрасно понимали друг друга. В городе так не говорили. И не жили. Как будто здесь, на снежной вершине, был другой мир, маленький и особенный, отпускавший обратно только некоторых своих обитателей.
– Здесь снег, – наконец ответил я, словно это всё объясняло.
Девушка обхватила себя правой рукой.
– А вам не страшно? – спросила она с неопределённой улыбкой.
– Не знаю, – соврал я и достал пачку сигарет. – Не возражаете?
– Нет.
Мисс выглядела потерянной. Отчаянье обтесало её лицо, и, глядя на её сутулые плечи, я подумал, что сама она очень боится. Я знал это загнанное в ловушку выражение глаз. Ни с чем не спутал бы. Опустив голову, я посмотрел на её стиснутые руки и вспомнил руки Луффи, влажные и горячие. А вот губы у него совсем высохли и потрескались. Болезнь измучила его, и после праздника он спал целыми днями. Со странной неприязнью я смотрел на крепкие загорелые руки своей собеседницы.
– Так страшно, – сказала она. – Всю жизнь было, а сейчас страшнее всего. Не понимаю, почему так. Я столько всего не сделала. И сейчас так глупо потерять возможности…
Я безразлично пожал плечами и закурил. Наверное, это и правильно. Планы, перспективы, возможности дают покой, когда у тебя много времени, и совершенно лишают покоя, когда у тебя времени не остаётся. Кто-то строит планы, а кто-то делает. Как видно, такие люди и живут, и умирают по-разному.
– Лечитесь, – сказал я. – Если вернётесь в город, сможете сделать, что хотели.
– Если бы можно было так просто вернуть здоровье. – Она снова улыбалась.
– А если бы можно было отнять здоровье, вы бы это сделали? – спросил я с внезапным интересом.
– Отнять?
– Взять здоровье одного человека и дать другому. Пошли бы на такое?
Почему-то меня это развеселило. Я ждал её ответа, и наконец она подняла на меня воспалённые глаза.
– Да, – сказала она сломанно.
Я с силой затянулся. Что-то поднималось внутри меня, неопределённое и мощное, как волна. Вдруг я почувствовал к этой глупой, едва тронутой своей болезнью дуре симпатию. Разглядывая её худое, но не потерявшее цвет лицо, я зло ухмыльнулся и выдохнул сквозь зубы дым. Если бы мог, я бы тоже не упустил шанс. В этом мы с ней были похожи.
***
После этого разговора я вернулся на этаж Луффи и сел на подоконник возле его двери. Треснувшее стекло делило заснеженную деревеньку на два больших сверкающих осколка. Я почувствовал, как перекосило моё лицо, и щёлкнул пальцем по одному из них.
Какое-то время спустя дверь открылась, и в коридор выглянул Луффи. Внимательно посмотрел на меня.
– Ты опять злишься? – спросил он, пропустив приветствие.
Я промолчал, не сообразив, как именно он понял, что я здесь, и откуда знал, что я злюсь. Я и сам этого, наверное, не знал. Казалось, всё внутри одеревенело, и никакой больше злости.
Луффи смотрел на меня с любопытством, и я не нашёл в выражении его лица ни страха, ни беспокойства. Это была ещё одна вещь, которую я в нём плохо понимал.
Почему мне страшно, если он совсем не боится?
– Немного, – признался я и спрыгнул с подоконника.
– У тебя есть стейк? – мгновенно сменил он тему.
– Только если на ужин.
– Но сейчас же утро. – Он надулся.
– Это точно, – хмыкнул я и без спешки подошёл к нему.
– Уверен, у моей команды найдётся для меня стейк, – сказал он с ослиным упрямством и уставился на меня огромными глазами. Я подумал, что здесь любой сделает для него всё, о чём он попросит. В санатории его обожали.
– Так у тебя уже есть команда? – спросил я, разглядывая его. Он весь взмок, влажные пряди торчали в разные стороны.
– Так и есть.
– За вечер собрал? Не поторопился в выборе?
– Думаешь, я не узнаю свою команду? – спросил он с серьёзной улыбкой. Я кивнул, уважая его право. – Пойдём, они найдут мне стейк.
– Твоя команда не обязана предугадывать твои капризы.
– Они знают, что нужно их капитану, – ухмыльнулся он. – Если бы ты был с нами, ты бы тоже знал.
– Зачем, я и так знаю, – сказал я. Какое-то время мы молчали. Шея у него стала совсем тощей, как у птицы, глаза странно блестели; худые плечи теперь торчали, и ворот рубашки стал слишком большим. – Ты хочешь прокатиться на мне до первого этажа, – наконец заключил я.
Луффи задумался. Десяток секунд спустя его лицо просветлело.
– Точно, – сказал он и, довольный, хлопнул меня по плечу. – Ты действительно знаешь.
Я фыркнул.
– Ладно, дай мне сесть. Теперь залезай на плечи. Задушишь меня – убью.
– Классно, Эйс!
***
Спустя четверть часа его уже носили по этажам. Каждый, кто согласился быть членом его команды, участвовал в импровизированном празднике – мужчины таскали его на плечах, пока девушки смеялись и решали, кто делает это быстрее и выразительнее. Участвовал даже Брук, который уже давно поправлял здесь здоровье. Я знал, что Брук пережил клиническую смерть. И вот, вернулся в мир живых. Слушая его глубокий чистый смех, я почему-то расслаблялся. Мне начинало казаться, что смерть – не финал. Что она поправима.
Больше всех, конечно, смеялся Луффи. В конце концов это привлекло внимание направлявшегося в свой кабинет Альберта. Какое-то время он стоял и смотрел на происходящее, потом поманил меня к себе. Кивнув, я отошёл от веселящейся компании и присоединился к нему.
Мы подошли к двери с табличкой, на которой значилось его имя. Я ждал, когда он скажет то, что давно нужно было сказать; ко мне вдруг пришло странное спокойствие. Я не торопил его с выговором.
Он провёл по усам большим пальцем и посмотрел мне в глаза.
– Вы уже кого-нибудь теряли, мистер Портгас? – спросил он.
– В наше время это дело обычное, – сказал я.
Альберт кивнул и долго думал о чём-то – я мог проследить движение его мысли по взгляду, сползавшему всё ниже, словно пытавшемуся ухватить что-то за хвост.
– Что ж, вдруг вы правы, – наконец сказал он, – и это поможет ему.
– Стейки, беготня или волнения? – спросил я и поднял брови, провоцируя его совсем невинно, так, что это было почти предложением мира. Он вскинулся, расцвёл улыбкой.
– Именно. Попробуйте, я это ещё не пробовал. – Кивнув мне, он вошёл в кабинет и закрыл за собой дверь.
Так мы и расстались. С минуту я стоял и прислушивался к далёкому хохоту, позволяя ему проникнуть в меня, заменить собой звуки моих собственных мыслей. Потом пошёл к остальным. Они, кажется, убежали на четвёртый этаж.
***
Болезнь Луффи была капризной дамой. Из тех, которых трудно понять и по отношению к которым трудно сохранять самообладание. Она отступила, позволила Луффи снова окрепнуть, налиться силой, и это после праздника, после беготни наперегонки с Усоппом! Луффи игрался с ней, и ей, кажется, тоже нравилось с ним пококетничать. Она отступила. В этом не было логики, но он почувствовал себя лучше. Я же смотрел на новый снимок его лёгких и всё не мог взять в толк, почему там, на снимке, Луффи угасал, а здесь жил и становился всё живее.
***
Он проснулся поздно. После очередного проведённого с командой вечера (их всех, кажется, весьма прельстила игра в пиратов) я ждал, что он проспит целый день, но он открыл глаза, потёр лоб и перевернулся на живот. Простыня скомкалась у него в ногах. От него пахло сном, особой и неуловимой смесью запахов, которыми всегда окутано ещё вялое расслабленное тело – хлопок, пот, мыло, всё то, чему хочется довериться. Запах комфорта, разбавленный острой и неприятной ноткой, которая появилась только недавно.
– Эйс, я соврал тебе, – сказал Луффи.
– И тут же сообщил мне об этом, а? – Я поднял на него глаза. – Ты не умеешь врать, даже когда у тебя получается.
– Корабля недостаточно, – продолжил он и сел, окончательно скомкав одеяло. – Команды недостаточно тоже. Ведь тогда любой пират мог бы стать королём.
– Да, это так, – согласился я. Луффи смотрел в пустоту и улыбался своим мыслям. – И чего же ты хочешь?
– Король пиратов должен найти великое сокровище.
Я помолчал. Закрыв книгу, я отложил её на стол и уже серьёзнее посмотрел на Луффи.
– Ладно, – сказал я. – Деньги?
– Это должно быть особенное сокровище, Эйс, – оскалился он.
– Вроде твоей шляпы?
– Конечно.
Это сложнее. У шляпы была своя история, и я понимал, что делало её особенной. Но найти новый объект, представляющий для Луффи интерес… Луффи, впрочем, не дал мне времени на размышления. Он небрежно спрыгнул с кровати и ухватился за её спинку, чтобы не упасть.
– Что, уже собрался искать сокровище? – Я подобрал ноги, готовый в любой момент встать.
– А что ты имеешь против? – спросил меня Луффи. Он выпрямился и пошёл к шкафу.
– В смысле, ты просто идёшь искать сокровище? Сейчас? Непонятно какое, непонятно где, а? Где в деревне ты найдёшь достойное сокровище?
– Ты прав, в деревне я его не найду, – ответил он. Секунду спустя он потянул дверцы шкафа и всмотрелся в свою немногочисленную одежду.
Я долго молчал.
– В санатории ведь тоже нет сокровища? – наконец сказал я, уже зная ответ.
Он хмыкнул и не счёл нужным озвучивать очевидное. Потом он достал свою куртку и бросил её на кровать. Я пожалел, что оставил её здесь.
– Я чувствую твой взгляд даже спиной, – с весёлым раздражением сказал Луффи и посмотрел на меня. – Наверное, ты всё же имеешь что-то против.
– Да, – процедил я и встал. Это была секунда, когда Луффи расхохотался мне в лицо. Его тощая фигурка покачивалась, как маятник, он стоял рядом со смятой курткой и продолжал смеяться. Нельзя было представить менее впечатляющее зрелище, чем тщедушный мальчик в пижаме на фоне серой стены, но он вдруг стиснул спинку кровати сильнее и зарычал сквозь смех. Это был тихий и глубокий смех победителя.
– Ты не можешь уйти из санатория, – сказал я.
– Разве? – спросил он, и улыбка собралась у его глаз морщинками.
Я сдавленно хмыкнул.
– Хочешь просто ни с того ни с сего свалить из места, где кровью перестал плеваться?
– Хочешь остановить меня?
– Я не…
– Нет, ты понимаешь, – покачал он головой.
Я смотрел на него и молчал. Он ждал. Ждать ему пришлось долго; наконец я спросил:
– Ты понимаешь, что значит твоё возвращение в город?
– Да, – сказал он. – Это значит, что я умру.
Мой мир сдвинулся, а Луффи потянулся к своей куртке. Я не помню, как сделал шаг вперёд и стиснул его запястье. Он поднял на меня голову.
– Ты что-то имеешь против? – спросил он без улыбки.
– Ты смеёшься надо мной? – Я крепко сжал пальцы, глядя, как у него дрогнули желваки. Он впервые смотрел на меня без всякого выражения, а я ухмылялся, как сумасшедший. – Каким больным уродом надо быть, чтобы так издеваться?
– Больным, ну, это да, – кивнул он и с неожиданной силой вырвал руку. Вдруг его лицо смягчилось, и мой мир сдвинулся ещё ближе к краю – туда, где что-то менялось безвозвратно. – Я еду. Как ты сказал, мне не нужна помощь старшего брата, чтобы что-то делать.
Мне хотелось курить, да так сильно, как будто уже неделю я пытался бросить. Я отпустил Луффи, достал из кармана смятую пачку и, уронив одну сигарету, сунул вторую в рот. Не зажигая, я пожевал её.
Только Луффи мог так рваться покинуть своё золотое гнёздышко. Без прав, без сил, без навыка, по горной дороге, даже не зная, что он хотел найти в этом проклятом вымокшем до последнего кирпичика месте. Город впитывал осень, как губка – он промок насквозь, пах, хлюпал и блестел водой со всех поверхностей. Там сейчас можно было найти только вонь такси и сгнившие листья. Луффи там не продержится. Если вообще доедет.
– Я вижу, ты только утёр кровь с подбородка, и решил посходить с ума? – выплюнул я.
– Точно, я решил, – ответил он.
– Сдохнуть побыстрее – это не решение.
– Ждать здесь и надеяться на лучшее – это не решение. А я решил.
Луффи постоянно что-то владело, толкало вперёд, на дерево, на крышу, в заведомо безвыигрышную драку. Месяц он пытался стать моим другом, и я никогда не мог понять, что же гнало его каждый день. Но он знал. И о том, что скоро с ним случится, он знал лучше меня.
Я начал кивать своим мыслям, как идиот, и остановил на лице Луффи тяжёлый взгляд. Сигарета у меня во рту расплющилась и грозилась превратиться в кашу. Он ждал.
– Что думаешь, Эйс? – спросил Луффи. У него теперь была машина (моя машина!); он был готов.
«Лучше тебе не знать, что я думаю», – сказал я про себя. Мы помолчали.
– Я понял, – наконец ответил я медленно, взял измочаленную сигарету в руки и повертел.
– У меня теперь есть ма…
– Да понял я, понял, – зашипел я.
– Это хорошо.
– И что, не сдохнешь по дроге?
– Не сдохну, – ответил он.
– В мороз, едва умея водить, – продолжил я. – Что, доедешь?
– Доеду.
– А если я запрещу тебе? – Эта идея пустила горячую дрожь у меня по спине. От неё у меня закружилась голова – я шагнул ещё ближе к нему, тощему, ниже меня на голову. Я мог скрутить придурка в узелок и оставить его докторам. По крайней мере, я мог попробовать.
– Это значит, – вкрадчиво ответил он, – что я еду один.
Что-то, нагнетавшееся во мне каждый день всё сильнее, наконец оборвалось. Я почувствовал себя легко и совсем пусто.
– Прекрасно! – Я расхохотался. – Ты едешь в город.
– Еду?
– Да, – рявкнул я, – за сокровищем. Пусть этот отсыревший городок хорошенько встряхнёт твои лёгкие. Им пойдёт на пользу встряска. Что ты смотришь на меня? Я плохо пошутил?
– Ужасно, – криво ухмыльнулся Луффи. Мой смех стал ещё идиотичнее.
– Узнаю своего брата. Видишь цель и берёшь своё. Догоняешь учителя, который не сел на свой стул, чтобы воткнуть кнопку в его задницу.
– Это было смешно, – твёрдо сказал Луффи.
– Это было, твою мать, великолепно, – ответил я и вдруг охрип. Странное загнанное чувство – то, которое описывала мне Синяя мисс – поднималось в моей груди. Я испытывал его, не Луффи. С каждой секундой оно обнажало что-то во мне, хрупкое и полное отчаянья, как будто снимало оболочку с костей.
– Я тогда подумал, что не хотел бы я умереть, не сделав этого. И, знаешь, как же мне сейчас проще!
Я хотел ударить его. Впился в его лицо взглядом, жадным и злым, чувствуя, как это могло бы быть.
– Хочу тебе врезать, – сказал я ровно.
– Да? – Луффи наклонил голову и оскалился. – Я в твоём распоряжении.
Секунду спустя я его ударил. Он вцепился в шкаф и, с рычанием оттолкнувшись от него, налетел на меня. Он весил меньше, чем раньше, но и этого хватило, чтобы я подавился воздухом и сделал несколько шагов назад.
Луффи всегда был маленьким колючим комком неожиданных ударов, нанесённых со странных углов. Болезнь отняла все его силы, но для меня он постарался и вдруг где-то их взял – как поднявшийся в последний бой боксёр. Когда он ударил меня локтём по носу, и я прикусил до крови язык, не было ничего прекраснее, волшебнее, чем этот солоноватый вкус. Если Луффи мог сделать мне больно, он был жив. Опьянённый этой простой математикой, я стиснул волосы у него на затылке и рванул назад, пытаясь отцепить его от себя. Он позволил мне – и от души ударил под колено. Когда мы расцепились, он схватил первое, что попалось под руку – «Фауста» – и швырнул, промазав. Книга с грохотом врезалась в шкаф. Тогда же Луффи снова налетел на меня, и шкаф содрогнулся, потому что я врубился в него спиной.
Я стиснул Луффи в страшном, неконтролируемом объятии. Лихорадка драки сделала мои движения неуклюжими, почти судорожными. Я с возгласом сполз вниз по треснувшей дверце, чувствуя, как цепляется за торчащую щепку моя рубашка. Луффи бил меня кулаком по колену, а я сжимал его ещё и ещё, упираясь ногами в пол и носом в его макушку, изо всех сил втягивая его запах.
Он ударил меня в последний раз, и я хрипло засмеялся, ладонью стискивая его затылок.
Он засмеялся тоже, коротко, с тоской и голодом. Меня бы качало, если бы не шкаф, я проглотил железный привкус и обнял Луффи ещё крепче, выдавив из него весь воздух.
Мы застыли и долго так стояли. У меня тяжело билось сердце, Луффи лицом вжимался в мою шею и совсем не шевелился. В какой-то момент я почувствовал, как он обнимает меня в ответ. Только тогда я смог расслабить стальную хватку.
***
– Так правда, что ты думаешь, Эйс?
– Иди и умри любой смертью на свой выбор, Перегрин Тук, страж Цитадели.
Луффи фыркнул, и я ответил ему тем же. Мы сидели на полу неподалёку друг от друга, разглядывая разбросанные по комнате вещи. То, что осталось от томика Гёте, покрывало собой пол. Луффи всё пытался удобнее облокотиться на сломанную дверцу шкафа, но она только болталась под его худой спиной и скрипела.
– Эйс, будь ты на моём месте, – сказал он, – ты бы уехал тоже.
– Верно, – ответил я, – почти сразу.
– Тогда почему?..
– Потому что я не на твоём месте. – Я хмыкнул, и мы замолчали.
Он снова заелозил, и дверца шкафа хрустнула.
– Да хватит уже, – сказал я.
– Мне неудобно, – ответил он.
– Да, королю пиратов нелегко.
– Ты смеёшься надо мной.
– Что ты, как можно.
Он пнул мою ногу, я не остался в долгу. Он извернулся, дёрнул мою лодыжку, и наш маленький уютный мирок был разрушен – мы покатились по полу.
Было великим наслаждением чувствовать Луффи: суету, которой он заполнял мир вокруг себя, его нескладное остроугольное тело, цепкие пальцы, которыми он тянул меня за волосы. Он был горячий и мелкий, и очень шустрый, полностью отдававший себя нашей возне.
Я не понимал, почему отказывал себе в этом так долго.
Казалось важным выглядеть, как серьёзный старший брат, особенно после стольких лет разлуки. И я с поставленной задачей прекрасно справлялся. Идиот.
Я наконец смог обездвижить Луффи и впиться в его бок холодными пальцами. Он ничего не боялся в этой жизни, но щекотка была особым случаем. С чем-то, напоминавшим вскрик, он махнул рукой и ударил меня по щеке. Косо прилипший к ней книжный лист с хлопком улетел за моё плечо.
– Отвали, Эйс, – прорычал Луффи сквозь смех.
– Нет, – сказал я и не отказал себе в удовольствии… Луффи выгнулся и с хохотом дёрнул меня за запястье. То, что мы делали, было хуже стейков и беготни с Усоппом, я не знал, останутся ли у него силы, чтобы подняться с пола, когда всё закончится. Я не знал, останется ли от него хоть что-то, когда всё закончится. Но он принял решение, и он хотел ехать в город. Если бы я привязал его к кровати, чтобы потешить свою надежду, я бы отнял его собственную. Не знаю, на что он надеялся, явно не на долгую жизнь. Но чем-то для него была эта поездка. И то, что мы делали сейчас, тоже.
В эти секунды я как никогда остро чувствовал, что скоро его не станет. И в то же время каждым своим движением он прогонял смерть, он был живее, чем когда-либо. Растрёпанный, бесстрашный золотой мальчик. Я тосковал по нему. Когда он обессиленно зашипел, я сгрёб его в охапку, и он, ни секунды не сомневаясь, обхватил меня ногами, чтобы мы погрузились в новый островок тишины. Усевшись, я легко потянул его на себя.
– Эйс, – позвал он, когда я осторожно провёл ладонью по его спине, от поясницы к голове – я мог чувствовать каждый позвонок. В конце концов я неловко положил ладонь ему на затылок. – Эй, Эйс. – Он отстранился и проницательно всмотрелся в моё лицо. Я хмыкнул, пытаясь справиться со странной поднимавшейся во мне волной, и он дёрнул меня за воротник. – Всё будет здорово. Понял?
Безразличие сомкнулось на моём лице – только так я мог смотреть на него сейчас.
– Я понял.
– Я поеду в город, – сказал он, удерживая мой взгляд, – там я получу сокровище и смогу быть королём пиратов. Потом я умру.
Дёрнувшись, я попытался отстраниться, но он держал меня.
– Говоришь, как о решённом деле. Иногда люди возвращаются из санатория в город здоровыми.
– Я возвращаюсь в город чуть раньше.
Принятое решение – не мешать ему – свело мне горло, и я закрыл глаза. Ему не нужны были мои запреты. Нужны были бы, я б решил, что он двинулся. Я понял, что сгорбился, только когда он обхватил мою голову ладонями.
– Я не могу, – сказал я медленно, отпуская каждое слово только когда расслаблялось моё горло.
– Что? – спросил Луффи.
Я покачал головой. Сколько можно сжимать и тискать его, как любимую игрушку, которую скоро отнимут? Я уже не маленький мальчик. И он – на удивление – тоже.
– Ну же, – сказал он.
– Я не могу тебя просто отпустить.
Спокойствие отдавалось в моём голосе металлом – иначе, чем утрированно, нарочито холодно, у меня сейчас не получалось. А Луффи как будто вовсе и не хотел моего спокойствия. Он осторожно провёл ладонью по моим волосам, по уху, как будто с удовольствием вырвал бы у меня все островки равновесия, за которые я цеплялся. Как будто хотел увидеть. Зачем, чёрт возьми, ему?
– Так будь рядом, – ответил он, рассматривая меня с решительной и непривычной улыбкой. – Тогда не придётся.
Я кивнул и стиснул зубы, и вдруг прижался щекой к его ладони. Я ненавидел себя за эту детскую, давно уже не подходившую мне ласку. Но потом Луффи погладил мои брови, как раньше, чтобы я не хмурился. Тогда мне стало всё равно. Я накрыл его руки своими, грубо стиснул и засмеялся, не разжимая губ. Он слушал эти полузадушенные звуки, а я даже не мог говорить, только смеялся.
Я чувствовал себя, как на исповеди. Не мог внятно сказать ни слова, но как будто признавался ему в своей самой страшной тайне. Подавленный страх прошедших дней осел в моём теле свинцом, гудел, как наливающиеся цветом синяки. Всё моё тело ныло от этого больного, тошнотворного страха, лицо сморщилось, и я был бы рад заплакать, чтобы выпустить это. Но у меня не получалось.
Луффи ничего не делал. Он сидел и ждал, когда всё закончится, только ничего не заканчивалось. Слышал, помочь тут может хороший удар, холодная вода или материнская ласка. Когда я сделал паузу, чтобы отдышаться, и снова засмеялся, Луффи отпихнул меня и отвесил мне оплеуху. Он очень за меня переживал – я засмеялся этому пуще прежнего. Я поймал его взгляд; Луффи смотрел на меня, и о, чего только не было в выражении его лица. Сколько всего сразу я там увидел.
– Ты решил меня уже сейчас оплакать? – спросил он медленно, с расстановкой, так, чтобы до меня дошло.
– Ну что ты, – ответил я иронично, и у него потемнели глаза.
– Почему ты смеёшься?
– Потому что это забавно.
– О чём ты?
– Всегда думал, что это я хочу увидеть Сабо сильнее.
Он вздрогнул, и я дёрнул его к себе, так, что мы почти стукнулись лбами.
– Ты не можешь так говорить, – странно и криво ухмыльнулся Луффи.
– Запрети мне, – сказал я и, сжав его руки, дёрнул на себя ещё раз.
Он выдохнул, качнулся ко мне, и я прижался к его лбу кривой улыбкой. Он застыл, напряжённый и натянутый под прикосновением. Отодвинувшись некоторое время спустя, я сглотнул и посмотрел на него каким-то шальным взглядом. Он долго смотрел на меня в ответ.
– Что мне сделать, чтобы тебе стало легче? – наконец спросил он.
– Я не знаю, – ответил я честно.
Он кивнул, как будто моего ответа было вполне достаточно. Высвободившись из моей хватки, он сам потянул на себя мои мгновенно опустившиеся руки.
– Ладно. – Он поднялся на ноги и мотнул головой. – Пойдём.
– Хорошо, – хмыкнул я и неловко встал. Мир раскачивался и уплывал куда-то, словно я обдолбался. Луффи подвёл меня к кровати. Там он так же молча расстегнул мою рубашку и помог снять. Происходящее напоминало мне сложившийся между нами за последние дни ритуал, только мы поменялись ролями. Когда он взялся за ремень, я придержал его локоть.
– Сам, – сказал я треснувшим голосом. В последний раз меня раздевала Милли, я подарил ей шпильки и пакет персиков, и она, конечно, не стала искать другой способ сказать спасибо. Конечно, я не предлагал ей искать.
Луффи недовольно оттолкнул мою руку и продолжил. Я почувствовал себя… маленьким. Старшие братья обычно так себя не чувствуют, но Луффи было очевидно наплевать.
Я позволил ему.
В какой-то момент он отошёл к шкафу и достал с верхней полки тот наш рюкзак, который я просто забыл разобрать за ненадобностью. Луффи порылся в нём и вытянул на свет божий старую огромную футболку, в которой я пытался учиться рисовать, и пижамные штаны, которые я хотел выбросить. Меня снова разобрал смех.
– Точно, – пробормотал он и нахлобучил футболку мне на голову. Вдохнув запах засохшей масляной краски, я опять ухватил было Луффи за руку, но и эта попытка ничем не кончилось.
Когда одежда оказалась на мне, он осторожно, как ребёнка, усадил меня на кровать.
– Луффи. – Я всё не мог перестать смеяться.
Потом он переоделся сам. Когда мы оказались под одним одеялом, я выматерился и начал придумывать, куда деть дрожащие руки. Луффи слушал, как я дышу: напряжённо и медленно, как будто мне было больно.
Да ведь он был жив, ещё жив, сказал я себе, и смех у меня стал совсем неприятным. Луффи терпеливо ждал, сопя в моё плечо, взъерошенный и горячий. Его волосы щекотали мой подбородок и едва заметно трепетали с каждым моим выдохом. Я запустил в них пятерню. Грубо, потому что иначе не мог. Иначе было бы неправильно. Он позволил мне.
Мы лежали, я гладил его голову, снова и снова проводя мозолистым пальцем по месту за ухом, и мир раскачивался вместе с нами. Мы засыпали в горящем доме, и я слушал треск мебели, навсегда врезавшийся в мою память. Впервые я спалил здание в августе. Лето заканчивалось, истекая последним теплом. Тот август просочился сквозь старые газетные снимки, сквозь давно забытые сплетни и давно опущенные в землю гробы, просочился в моё «сейчас», словно я сходил с ума, моя память превратилась в хлам, а я тогда не ушёл. Воздух был мягким и жарким, как расплавленное масло. Мы засыпали в горящем доме…
Луффи размеренно дышал, и я улыбался этому, погружаясь всё глубже в свой самый первый пожар.
***
– Марко, – с чувством прошептал я в телефонную трубку, – мне нужна помощь.
– А чего так тихо? – послышался расслабленный ответ. – Ты же вроде завязал с опасной жизнью. Никто уже, наверное, не будет стрелять из-за угла.
– Марко, – процедил я сквозь улыбку.
– Остепенился?
– Иди ты!
Я рассмеялся и оглянулся через плечо. Мне не нравилось, когда слушали мои разговоры, особенно в местах вроде такого. Медсёстры любят подслушивать. Больным и докторам эту страсть отбило, но не миловидным работницам санатория. У них была достаточно тяжёлая работа, чтобы они хотели отвлечься, и они ещё недостаточно очерствели, чтобы потерять интерес к чужой личной жизни.
– Я уже и не думала, что снова услышу нашего пиромана. – В голосе Марко звучала улыбка. Я опустил голову, чтобы спрятать собственную, как будто Марко могла видеть её.
– Да ладно. То, что я больше с вами не работаю, не значит, что я о вас забыл.
– Такое забудешь.
– Это точно.
Мы помолчали, прислушиваясь к улыбкам друг друга, как будто они витали в воздухе, почти ощутимые. Наконец Марко спросила:
– С чем нужна помощь?
– Моему брату нужно приключение.
К моему глубокому уважению, Марко сдержала и смех, и расспросы, и что бы то ни было ещё.
– Какое? – спросила она без всякой интонации своим хриплым, полным и душистым голосом, как у скучающей джазовой певицы.
– Он хочет стать королём пиратов, – сказал я. Марко хмыкнула – начало ей понравилось. Когда это я разочаровывал её? – Эта мечта к нашему веку неприменима, сама видишь. Если бы мы жили в каком-нибудь… мультяшном мирке про пиратов, у него, наверное, не возникло бы проблем со своей мечтой... Но у нас тут… накладка.
– Я вижу.
Помолчав, я побарабанил пальцами по висевшему на стене телефонному аппарату.
– В общем, так как «король пиратов» при наших реалиях – понятие более… метафизическое… ему просто нужно пережить приключение, я думаю.
– Мы можем что-то срежессировать.
– Уверен, ты знаешь, чем постановка отличается от настоящего приключения. Не нужно объяснять тебе, что из этого он ищет.
Автор: БЕРЭЛЭ МУШКА
Иллюстратор: Синий Мцыри
Жанр: драма
Категория: преслэш
Пейринг/Персонажи: Эйс/Луффи
Рейтинг: R
Размер: ~49000 слов
Отказ от прав: торжественно отказываюсь
Саммари: Есть люди, в которых жизни так много, что они больше похожи на её чистое воплощение в мире земном. Они - её знаменосцы, её самые любимые дети... А что, если бы такой человек должен был умереть? О чём бы он думал, что бы делал? Как менялся бы мир вокруг него? И что бы думал и делал его брат?
Предупреждения: 20 век!АУ, фем!Марко (потому что автору так захотелось), несколько оригинальных персонажей фоном, написано после прочтения "Трёх товарищей" Ремарка, так что общая идея слизана, мат, спойлерсовсем спойлерсмерть персонажа
Благодарность: читать дальшеБОЛЬШОЕ СПАСИБО Оле, Фиру, Тегру, Кат, Насте за прочтение ещё сырых, откровенно первых кусков и версий. Без вас всё было бы не то и не так. Спасибо Жене за отзыв, который заставил меня с себя офигеть, а мою маму заинтересоваться текстом. Лёше спасибо, без него никогда бы не узнала, что у меня там всё-таки содомия и инцест, а не что-то ещё. Спасибо Иру-тян за тёплый отклик, Ане, что прочла совсем первую маленькую версию, и Малахит тоже, что взглянула и прокомментировала. А также отдельное спасибо Сергею Зимоглядову за подробный и профессиональный разбор!
Спасибо Дине, однажды она немного изменила мою жизнь, и этот текст родился только постольку поскольку.
Скачать: текст в .doc, .fb2, иллюстрации по ссылке, ссылка на плейлист, составленный Синий Мцыри
ГЛАВА 1
Но я знаю, что я хочу кипеть и хочу, чтобы солнце
И жилу моей руки соединила общая дрожь.
Велимир Хлебников, 1909
И жилу моей руки соединила общая дрожь.
Велимир Хлебников, 1909
– Эй, капитан, – я вскочил на его подоконник и сверкнул глазами. Вся моя одежда была в снегу. – Ваша шляпа.
Луффи поднял голову и засмеялся. На щеке у него был след от подушки, в темноте отдававший синевой.
– Эйс! – поприветствовал он меня, пытаясь сесть, но не преуспевая. Одеяло крепко обмотало его ноги. – Эйс, я умру здесь со скуки. Здесь даже стены серые.
Я стиснул его шляпу влажной от снега рукой и, спрыгнув на пол, закрыл за собой окно. По комнате метнулись тени.
– Со скуки? Но я вижу здесь книги, – усмехнулся я.
– Вот именно.
Он был так доволен своим равнодушием к книгам, что снова начал смеяться.
Как будто ему просто забыли сказать, что он умирает. А он и не знал.
Я присел на подоконник и потёр плечо. Казавшийся искрами снег тут же превратился в мокрые пятна, и я вздрогнул. Что-то внутри меня сдвинулось с привычного места ещё несколько дней назад, и всё никак не могло вернуться обратно. Здесь, в санатории, в маленькой серой спаленке, чувство вдруг стало особенно сильным.
В таком изменчивом мире были вещи, всегда остававшиеся неизменными. Почему-то мой младший брат казался мне константой, а переменными было всё остальное: смерть, болезни, упадок. Всё это его не касалось, существовало в каком-то другом измерении, где никогда не было Луффи. Он со своей улыбкой и соломенной шляпой («Я в ней настоящий пират!») не болел, не сдавался, не умирал… Мальчишка был совсем из другого теста. Пот, мучнистая серость и уже подсохшие тёмные пятна на воротнике – костюм с чужого плеча, который он примерил, чтобы хорошенько надо мной посмеяться.
Несколько дней назад я гнал на своей машине к ближайшей больнице и совсем не думал, что это взаправду. Теперь Луффи снова веселился, ни о чём не заботясь. Может, и не было никакой гонки с собственной тенью.
Конечно, смешно. Мне пришлось продать награбленные драгоценности и половину мебели, чтобы оплатить ему санаторий. Луффи нужно было солнце и совсем другой климат, в городе Луффи не протянул бы и до конца осени.
– Доктор запретил тебе приходить сюда в ночное время. – Улыбка заблестела в его глазах. Я оторвался от подоконника и нахлобучил ему на голову шляпу.
– А ты что думаешь?
– Я думаю, глупо запрещать что-то Эйсу, – сказал он, жмурясь от удовольствия и сжимая шляпу так, словно здоровался со старым другом.
– Капитан не запрещает, – лениво улыбнулся ему я, – значит, можно.
– Ты пришёл снова читать мои книги? – спросил Луффи. Я поднял брови:
– Книги принадлежат санаторию.
– Моя комната, мои книги.
– Вот как. – Бросив взгляд через плечо, я мягко добавил: – И «Сказки для принцессы» тоже?
Какое-то время он размышлял.
– Нет, – наконец решил он. – Эта книга не моя.
Я от души улыбнулся.
***
Он заснул быстро. Это было в порядке вещей, но всё равно привлекло моё внимание. Мне чудилось, что в любой момент с ним снова произойдёт нечто неправильное. Разум отказывался понимать, что «неправильное» уже произошло, и происходило давно. Мне было трудно соединить кровавую мокроту Луффи с болезнью, это было частное, никак не связанное с целым, и я в любой момент ждал подвоха – когда Луффи снова начнёт кашлять. Тогда я позову доктора, и он снова всё исправит.
Я постучал по корешку книги пальцами. Прошло уже несколько дней, может, это не повторится? Мой брат не выглядел больным.
Часть меня упорствовала и отказывалась принимать происходящее. Другая часть меня знала или, скорее, догадывалась: ничего уже не будет, как прежде.
Дверная ручка повернулась, и в спальню осторожно вошёл доктор. Увидев меня, он застыл. Я встретил его взгляд.
– Бумаги на столе, – сказал я вполголоса, зная, что он забыл здесь документы. Его попытка всем своим видом показать, как он недоволен, не тронула меня: я и так долго ждал его ухода, чтобы попасть сюда незаметно. Я сделал всё, чтобы избавить его от сделок с совестью. Остальное меня не касалось. – Можете их взять, – предложил ему я с издёвкой, которую не смог сдержать.
– Вас, – горячо прошептал он, – здесь быть не должно.
– Точно. – Я бесшумно хмыкнул и против воли посмотрел на Луффи. – Как и моего брата.
Какое-то время доктор стоял без движения.
– Мистер Портгас… – начал он.
– Альберт, – сказал я, припомнив, как звали этого почтенного человека. – Если ты разбудишь его, пеняй на себя.
Он был хорошим врачом, и он был в своём праве, поэтому он не двинулся с места. Чтобы убедить его, я повернулся и с улыбкой посмотрел ему в глаза. Когда я ещё работал с Марко, она говорила, что я странно улыбаюсь во время поджогов. Лучше мне так не улыбаться на людях. Я запомнил это.
Словно воткнувшись в мой взгляд, доктор посмотрел сквозь меня стеклянными глазами, и на секунду между нами повисло что-то вроде узнавания. Та часть меня, которая вышла из сгоревших домов и которую я показывал людям как уродливый ожог, чтобы напугать, почуяла в Альберте нечто родное, страшное. Он был стариком, в своё время заставшим войну; он вышел из полевых госпиталей, где сшивал людей по частям и всё не мог сшить. Не в моих силах было запугать его, потому что то, что стояло за моими плечами, знало: из-за его плеча смотрело такое же безголосое оплывшее от огня чудище. А он смотрел на меня, и видел моё. Узнавание продлилось секунду. Потом я перевёл взгляд на Луффи, пожевал губами, покачал книгу на колене.
– Как нам быть, мистер Портгас? – спросил Альберт.
– Возьмите документы, – сказал я.
– Ладно, – улыбнулся он и встопорщил щёточку усов.
Он вошёл, взял со стола бумаги и вышел обратно. Так получилось, что я вышел следом – его спина не предполагала иного. Прямая такая. Я прочёл всё, что мне хотели сказать жёсткие, почти мраморные складки, которые натянула эта ужасающая осанка.
– Вы очень упрямый молодой человек, – сказал Альберт, шаркая по коридору.
«А ты – упрямый старик», – подумал я с теплотой.
– Вы же воздержитесь от посещений в неурочное время? – спросил Альберт.
– Нет, сэр, – сказал я и покосился на него.
– Я вас выгоню отсюда к чертям.
– Туда не в первый раз.
– Вы наглец, Портгас, – сказал он, пошевелил ртом, словно пытаясь удобнее устроить его на своём лице; щёточка усов над губой сделала волнообразное движение. – Я даю вам последний шанс исправиться.
– Я исправлюсь.
– Да?
– Ночью вы меня больше не увидите. Даю слово.
Он хохотнул себе под нос, и мы расстались.
Десять минут спустя я снова залез в комнату Луффи через окно.
***
– Мистер Портгас, чёрт вас дери!
– Ей-богу, Альберт, вы опять что-то забыли?
***
– Тебя ночью доктор этот выгнал? – прошептал Луффи, высунув из-под одеяла нос и сверкая на меня единственным видным глазом. Наутро я вернулся официально, и мне дали наконец дочитать главу до конца.
– Было дело.
– Хочешь, я ему морду набью?
Я подавился смешком, скрестил руки на груди.
– А кишка не тонка?
– Хочешь, тебе тоже набью? – спросил Луффи и сдёрнул одеяло с головы, с улыбкой перевернулся на спину.
– Легче, пацан, – сказал я и положил книгу на тумбочку. – А то я обосрусь от страха.
Ногой он окончательно сбросил одеяло, сел, как на духу, дёрнул вверх сначала левый рукав, потом правый... и он бы попытался меня отделать, не войти в комнату медсестра – хорошенькая Лиззи, которая проверяла самочувствие пациентов. Мы с Луффи замерли, оба, втянули головы в плечи и с одинаково неуклюжими и шальными ухмылками повернулись к ней.
День начинался хорошо.
***
Они все начинались хорошо и мало отличались друг от друга. Время шло, и шло, и шло. Перелом произошёл всего-то во вторник, когда меня не было в санатории. Я спустился в деревню, чтобы посмотреть, как люди катаются на лыжах, больно уж настойчиво меня звала эта смешная рыжая девушка. Когда я вернулся, извалявшийся в снегу, но со смутным чувством удовлетворения, всё полетело к чертям.
К Луффи меня не пустили. Лучше его сейчас не беспокоить, сказали мне, потому что он отдыхает после обострения. Я какое-то время молчал, глядя на Альберта. Потом я широко улыбнулся ему.
– От этого места, – сказал я, – останутся только угли.
– Сколько гонора, – ответил он и стих, устало моргнув, как большая птица. Я приблизил к нему своё лицо.
– Пусти меня, – мягко и медленно добавил я.
Альберт стал разглядывать меня, словно я был интересным насекомым, и я ответил ему тем же, на самом деле, впервые смотря на его по-настоящему. От него пахло лекарствами и старой резиной; он был совсем седой, этот доктор, явно мало спал, его рыхлые, запавшие щёки иногда подрагивали, как будто у него сводило лицевой нерв.
Он был моим союзником, он лечил Луффи, но я понял, что готов приложить его головой об угол. Секунды шли одна за другой, делая мою улыбку всё жёстче.
– Передо мной словно большой ребёнок, – наконец сказал Альберт раздражённо.
– Мне нужно...
– Вам нужно. Вы как липучка. Как чёртов репей. Что вы там хотите сказать: вам нужно увидеть его? Вы эгоист, молодой человек, потому что это он вам нужен прямо сейчас, а не вы ему. – Альберт вытянул губы вперёд, так, что его нос на секунду утонул в щёточке усов. – Вам нужен покой душевный, а ему нужен другой покой, и что у вас в приоритете?
– Ладно, – сказал я сквозь зубы. – Один раз. Дайте мне его увидеть хоть один раз, Альберт. – Незаметно для себя я скопировал его обращение – мы снова были на «вы».
– Позже. Ему сейчас трудно.
– Он даже не услышит меня. – Я сказал это и тут же заткнулся, большим пальцем с силой потёр указательный.
– Что же за шило у вас в заднице?
– Альберт…
– Вы тут же уйдёте.
– Да.
– Одна минута.
***
У Луффи было измученное, серое лицо и бескровные губы. Кожа жирно блестела от пота. Он спал.
***
Я, наверное, и данной мне минуты внутри не пробыл. Альберт кивнул, когда я вышел. Он стоял всё там же, рядом со входом в комнату. Заговорил он только когда я закрыл за собой дверь.
– Взглянули на него? – спросил он.
– Да. Спасибо.
– И что? Добились своего, что теперь думаете?
– Я хочу разнести здесь всё к чёртовой матери, – сказал я, посмотрев Альберту в лицо. – Словно вы все виноваты в том, что ему без меня стало хуже.
– Это пройдёт, – ответил Альберт после короткой паузы. – Вы же думаете, что он притворяется, да? Что он простудился и кровью кашляет от безделья. Ещё не понимаете. Вы поймёте, когда ему станет хуже.
Прежде, чем я осознал желание, которое неповоротливо и мощно развернулось у меня в груди, Альберт стиснул моё плечо своими узловатыми пальцами, подошёл ко мне ближе. Он поймал мой взгляд. Я заставил себя стоять на месте; во мне поднималась чёрная дрожащая злоба.
– Идите в деревню и набейте кому-нибудь морду, – сказал Альберт, – пока вы не отгрызли себе руку с отчаянья. Ваш брат не первый, не последний тоже. Так бывает, Портгас. Идите и выплесните это, только не в моём санатории.
– Спасибо, – повторил я и с усилием раздвинул рот в улыбке, – я переживу это.
***
Меня пустили к Луффи вечером, когда он проснулся. Я подошёл к его кровати и сел на край. Луффи на меня не смотрел, только хмурился и пялился в потолок.
– Луффи, – позвал я спокойно, и его кадык вздрогнул. С усилием он повернул голову и поднял на меня глаза. Он выглядел измождённым. Отчётливее стали скулы, челюсть, форма лба, на котором всё ещё блестела испарина. Я протянул руку, чтобы стереть пот, но Луффи дёрнул головой.
Он молчал и смотрел на меня, сжав в нить по-лягушачьи широкий рот. Болезнь стесала подростковую припухлость его щёк, и я увидел в его лице то, что могли принести ему следующие десять лет – это были черты уже немолодого человека, нарисованные поверх его вечно кривляющейся капризной рожи тенями и острыми линиями. Болезнь вырубила в его лице новое, незнакомое мне лицо, деревянное от муки, повзрослевшее и искусственное.
– У меня немало дел, – сказал он наконец.
– Чего?
– Я должен успеть сделать несколько вещей. – Его голос начал скакать, и он закашлялся. Я только подорвался за врачом, как он стих. Я не мог отвести взгляд от его дрожащих, растягивающихся в упрямой улыбке губ. Эта улыбка могла бы показаться свирепой, если бы не её бледность. – Я обязательно должен успеть, – повторил он.
Казалось, его болезнь раздражала его, как надоедливая муха.
– Ага. Успеть, – кивнул я. – Пока не?..
Он дёрнул плечом.
Если бы он сказал вслух то самое слово, я бы, наверное, его ударил, прямо по этому новому ненастоящему лицу. Никогда ещё я не чувствовал такого сильного отторжения. Оно, это отрицание очевидного, было роскошью, на которую у Луффи не осталось времени, но я не мог себе в ней отказать.
– Неплохо тебя потрепало, – сказал я. Луффи проницательно всмотрелся в моё лицо и вдруг улыбнулся, да так легко, что я выпустил из себя весь дух – всё-таки не мог он умирать.
Он протянул мне ладонь, и я опустил взгляд, по привычке разглядывая уверенные рубленые линии на ней. Наконец пересилив оцепенение, я взял его за руку. Это было твёрдое и сильное рукопожатие, хоть ладонь Луффи ещё и была липкой от пота. Он меня успокаивал. В голове не укладывалось, но это он меня успокаивал.
– Эйс, – прошептал он, – не хмурься.
– Как скажешь, братишка, – хмыкнул я.
Какое-то время мы молча держались за руки, словно семилетние подружки. Когда-то это было настоящим ударом по моему чувству собственного достоинства. Сейчас я не возражал.
***
Новый приступ произошёл той же ночью. Когда всё закончилось, Луффи посмотрел на меня ничего не видящими глазами: его взгляд метался по моему лицу и не находил его.
– Эй, Луффи, – позвал я своего брата, и он заметно расслабился. Я склонился над ним. – Всё. Закончилось. Сейчас станет лучше.
Он только дышал и слушал, что я говорю. Мой голос был единственной связью между нами, а то и между Луффи и всем остальным миром. Вдруг я обрадовался, что доктор, впустив меня, вышел из комнаты и не мог видеть нас.
– Ты здесь никому не даёшь выспаться, – сказал я. – Ничего не меняется, наводишь шороху перед рассветом. Такая точность. В семь лет составил расписание, и с тех пор действуешь по плану.
– Ага, – прошептал он.
– Ты несносен, – добавил я спокойно. С каждым моим словом напряжение уходило из линии его плеч и заострившегося лица.
– Ага.
– Выпороть бы тебя, – предложил я небрежно и тепло.
Он бесшумно засмеялся.
Я вцепился ногтями в ладони, смиряя едва заметную дрожь.
– Эйс, – сказал Луффи, – ты ж не уедешь никуда? – Я растерялся и не ответил ему сразу. – Эйс, – повторил он.
Я услышал в его голосе что-то жадное и тоскливое. Тупое, загнанное отчаянье и решимость встретить следующий приступ в одиночестве.
– Нет.
– Эйс…
– Нет, – сдержанно повторил я. – Мне вполне комфортно в твоей комнатушке.
– Даже так, в комнатушке? – развеселился Луффи. – Сидеть со мной будешь?
Я не придумал, что ответить, и с ухмылкой потёр висок. Глаза Луффи метнулись вслед за движением моей руки.
– Ладно, – сказал он и улыбнулся в ответ. – Здорово, Эйс.
– С чего я должен уехать?
– Не знаю.
– Конечно, не знаешь. У меня на это нет ни одной причины, – сказал я раздражённо. Он закрыл глаза, вдруг показавшись смертельно усталым.
– Хорошо.
– Луффи?
– Это хорошо.
***
– Чего читаешь, Эйс? – спросил Луффи, прислонившись к порогу. Он был непривычно тихим. Я бросил на него взгляд.
– Фауста. – Повернувшись к окну спиной, я уселся на подоконник. Лампы не горели, и коридор освещал только дневной свет, сквозь выпуклые, плотно забитые грязью стёкла хлынувший внутрь. Луффи совсем вышел из своей комнатки и мгновенно утонул в этом свете, в мечущейся золотой пыли.
– Серьёзный был дядька?
– Ты найдёшь все ответы здесь, – сказал я и поднял книгу повыше. Читать Луффи не любил, и я с удовольствием наблюдал, как его серое безжизненное лицо расцветает негодованием.
– Просто ответь мне.
– Здесь всего шесть сотен страниц.
Он недоверчиво улыбнулся и ткнул в мою сторону пальцем. Я ждал угроз или нытья, но он стоял молча, сердитый, как чёрт. Гнев возрождал его и, кажется, был лучшим лекарством – Луффи даже порозовел. Довольный, я спрыгнул с подоконника, подошёл к нему и недрогнувшей рукой протянул книгу. Он взял её без раздумий и долго молчал.
– Сколько ещё мне быть в своей комнате, есть правильную еду и принимать солнечные ванны, Эйс? – спросил он. В пыльно-золотой тишине коридора его голос прозвучал неожиданно твёрдо. Я потёр указательный палец большим.
– Утром я едва отлепил тебя от стены. И ты заплевал меня кровью.
– Да, ну, мне очень жаль, – сказал он с медленной усмешкой.
– Не думаю.
– Ты попросил меня слушать доктора, – добавил он. – Сколько ещё мне нужно слушать доктора?
Мой рот дрогнул, и я посмотрел Луффи в глаза. День. Два дня. Неделю. Столько, сколько понадобится, чтобы он не растерял остатки себя в своей обычной лихорадке, каждодневной суматохе, которая называлась жизнью Монки Д. Луффи. «Это необходимо ему, – подумал я, – необходимо, как воздух нужен тонущему. Луффи необходим покой».
Луффи никогда не нужен был покой.
Он ненавидел покой.
– А что ты сам думаешь? – спросил я его.
Не знаю, что зависело от его ответа, но я ждал, напряжённо, хоть чего-нибудь. Луффи молча пожал плечами. Мы не обменялись больше ни словом, и спустя какое-то время он вернулся обратно в комнату.
Я остался по другую сторону двери.
***
– Эйс? – спросил мужчина в широких рваных штанах и с лицом потомственного самурая. Мы познакомились, пока я ждал свой кофе. – Надо же, я знаю о вас. Вы приехали со сводным братом. Который скоро...
Прежде, чем он закончил фразу, я врезал ему. Не потому что он был бестактен. Мне нравились бестактные люди, у них обычно было своё обаяние – в конце концов, я жил с Луффи. Но Зоро нужно было вправить мозги, чтобы не порол чушь.
– Ещё нескоро, – сказал я, глядя на него сверху-вниз. Мой новый знакомый рухнул на пол вместе с табуреткой и теперь, не пытаясь встать, рассматривал меня. Судя по тому, как он упирался локтями в пол, какими расслабленными казались его руки и в каком положении находились его ноги, он не был новичком в драках. И он не был создан для кабацких драк – скорее для быстрых молчаливых боёв, почти всегда заканчивавшихся в его пользу. Я свалил его только потому что он не ждал этого и, кажется, выпил лишнего. Если бы я встретил его, когда работал с Марко, я был бы осторожнее, чем обычно.
Он не вставал по одной причине: пытался понять, нужно ли тихо и быстро убрать меня или выйти из ситуации как-то иначе. Человек с повадками убийцы здесь, в санатории, среди туберкулёзников, пушистых сугробов и улыбчивых медсестёр. Не смешно ли?
– Неужто? – спросил он, и в его вопросе мне послышалась непростительная наглость. Я почувствовал странный мрачноватый восторг: одним словом он словно дал мне разрешение... за воротник я рванул его с пола.
***
– Ты хорош, – сказал Зоро со сдержанной усмешкой, уже потом, четверть часа спустя после того, как была выбита входная дверь. – Жаль, нас к этому бару теперь не подпустят. Жаль.
Он сидел на дороге, без куртки, с потемневшим от кровоподтёков лицом и двумя сломанными пальцами. Его, кажется, ничего не беспокоило. Я посмотрел на снег, туда, где недавно исчез мой зуб, и достал пачку сигарет.
– Срать я хотел, – тихо сказал я, – на этот бар и на тебя.
– Жаль, что не было кого-то вроде тебя, когда я узнал про свою болезнь. Хорошая встряска помогает по-новому увидеть некоторые вещи.
Я глотнул дым, закашлялся. Правую половину лица свело от боли в челюсти.
– Заткнись.
– Хочешь ещё получить? – беззлобно проворчал Зоро.
– Я хочу кофе, – ответил я. – И я хочу сделать тебе больно.
Такая честность, которая была не нужна ни ему, ни мне, заставила меня рассмеяться. Зоро поднялся на ноги и цыкнул.
– Ну, пойдём, найдём тебе кофе, Эйс. А после ты приведёшь себя в порядок и отправишься к своему брату. – Он остановился и сощурился, разглядывая меня. – В конце концов, ему осталось недолго.
На этот раз я не ударил его. Он отвернулся и двинулся прочь, не оборачиваясь, вверх по дороге. Оттуда на нас окнами-пятнами света глядел санаторий и словно сползал вниз по склону, в темноту, как огромная тонущая баржа.
Через десять минут Зоро вернулся с чашкой кофе и передал её мне; я взял её и вдохнул пар. Зима обожгла мои лёгкие.
– Спасибо, – сказал я и швырнул чашку оземь.
***
– Сегодня ты ешь стейк, – прорычал я с улыбкой, распахнув дверь в комнату Луффи. Он поднял голову.
– Мне нельзя стейк. – Его глаза слегка округлились, и я зло засмеялся.
– Можно.
Он не счёл нужным сдерживать радостное «Ха!». Закрыв за собой дверь ногой, я опустил ему на колени тарелку. Пусть доктор подавится своими пророчествами и своими «нельзя». «Чтоб ты жил без стейков, старый козёл», – подумал я и упал на стул рядом с Луффи. Хотелось курить.
– Ты злишься? – спросил Луффи с интересом.
– Нет. – В бешенстве я уставился на окно. Как обычно, занавешено. Что, много тепла и здоровья это ему выгадало? Поднявшись на ноги, я с силой раздвинул шторы. – Красиво, правда?
Мы помолчали. Луффи не двигался, даже не притрагивался к вилке. Я повернулся к нему – он странно посмотрел на меня и наконец принялся за еду.
Тучи скрывали небо, как рваный бархат, ползли куда-то тяжёлыми складками. Весь мир потемнел, небо расползлось хрустящим от холода порохом, всё уплывало прочь. Я смотрел наверх и не думал ни о чём.
За моей спиной Луффи удовлетворённо замычал.
– Круто, – сказал он.
– Да, – ответил я и опустил взгляд на подоконник.
– Тебе нужно больше выходить. Ты тут начал читать книги по второму разу.
– Неправда.
– Книг здесь не так много, – заметил Луффи и облизнул блестящие губы. Я закрыл глаза и снова задёрнул шторы. Может, это в самом деле выгадает ему день. А тёплые носки – ещё день. А здоровая пища – ещё день. Что-нибудь другое – ещё один. Сколько дней я смогу собрать для него? А, доктор?
– Слушай, Луффи. Завтра в деревне будет праздник, – сказал я, припоминая разговоры других больных. Люди были полны неясного, смутного счастья, когда говорили о празднике, и смеялись, как сумасшедшие. Старушка прятала усмешку в ладонь, юноша в нелепой одежде пританцовывал, и его живое, подвижное лицо светилось. Я скосил глаза, и мой рот сам собой сжался в улыбке, когда похожее выражение лица появилось у Луффи. Здоровые не умели так радоваться этому празднику. Они улыбались совсем по-другому.
– Ох-хо-хо. С нарядами?
– Хочешь пойти?
Я прислонился к подоконнику бедром, наконец полностью разворачиваясь к своему брату. Тот сидел весь перемазанный, и его глаза сияли.
– Наряда у меня нет.
– Разве шляпы недостаточно? – спросил я. Это, конечно, решило дело.
– Значит, праздник? А? Да?
– Да.
С хохотом он вскинул вверх руки, как в детстве, когда я обещал ему починить его шляпу. Радовался он от души – улыбался так, что обнажались дёсны, щурился, морщился, раздувал ноздри. Каждый раз счастье как будто сминало его всего. Казалось, ещё немного, и от восторга он замолотит по колену рукой или высунет язык, или полезет дёргать меня за руку. Он никогда не мог объять это бесформенное, хаотическое чувство, которого было слишком много.
Наконец он сдулся и уже спокойнее посмотрел на меня любопытными тёмными глазами. Лицо у него покрылось красными пятнами.
– Эйс лучший.
Я кивнул и с кривой ухмылкой перевёл взгляд на стену, где расползалась сеточка трещин.
– Доктор, конечно, сказал, тебе нельзя выходить, – сказал я.
– Очень жаль, – легко отозвался Луффи и принялся за еду.
***
Тем же вечером между нами состоялся следующий диалог:
– Могу ли я выдуть их вино? – спросил он.
– Лучше жри их стейки, – ответил я, и он принял моё предложение, но решил добавить:
– Королю пиратов можно там всё есть и пить, чего ты.
– Раз уж ты король пиратов.
– Ты не понял, – фыркнул Луффи. – Я только хочу им стать.
– И что же тебе для этого надо?
– Команда, – сказал он и улыбнулся мне странной, далёкой улыбкой. – Ещё судно.
– Небольшая цена для такого титула, – кивнул я.
***
Он на диво быстро окреп. Уверен, каждый приступ оставлял свой след, как зарубку, и каждый забирал у него что-то. Но сейчас, глядя, как бодро он топчется в ожидании меня, я мог подумать, что он совершенно оправился.
– Хм, – усмехнулся я, глядя на Луффи.
– Хм, – ответил он. – Ну что?
– Можешь дуть их вино. Я сказал кое-кому, что у тебя открыт набор в команду.
Он замер с открытым ртом, вытянув вперёд губы, как рыба, которая присосалась к стеклу.
– Ты мне команду, что ли, собрал?
– Я сказал, что тебе она нужна. Теперь иди и набери её сам. – Это было правильным ходом – он весь подобрался, улыбнулся серьёзно, словно разделил со мной какой секрет.
– А ты в моей команде? – спросил он. Какое-то время я обдумывал свой ответ. – Эйс… – Он надулся.
– Что, ничего не можешь без старшего брата? – протянул я и даже попытался потрепать его по голове. Он кинулся на меня, как свирепый тигр, чтобы отлупить. Что ж, недостаточно свиреп для меня.
***
Это было самое ужасное судно в мире. Чтобы прикрепить самодельный парус к верху своей машины, я использовал скотч. Луффи был в восторге.
– Садись, капитан, – фыркнул Санджи, выбрасывая сигарету в снег. Я вспомнил снимки его лёгких и отвёл глаза, пока тот без спешки открывал моему брату дверь.
– Эй, Санджи, – рассмеялся Луффи, который за последнее время успел завести кучу знакомых среди жителей санатория и каждого знал поимённо, – классный костюм.
Повар что-то проворчал сквозь улыбку. Не слушая его, я сел за руль и подождал, пока Луффи не плюхнется на соседнее сиденье. Он казался лёгким и посвежевшим, и я вдруг подумал: иногда люди уезжали отсюда выздоровевшими. Глядя на улыбку Луффи, я понял, что с ним иначе и быть не может. Усталые посеревшие люди приезжали сюда, чтобы навестить друзей, родственников, любимых, и снова уезжали в город, такие же серые. Луффи был живее их всех.
Мне стало совсем спокойно. Отпихнув его плечом, когда он решил перелезть через меня, чтобы помахать проходившей мимо паре, я ухмыльнулся и завёл мотор. Машина мягко двинулась вперёд, и мы поплыли в вечернее сияние снега, огней и пасторальных деревенских домиков. Ночь гудела от далёкой музыки и как будто покачивалась тёмным бархатным маревом.
***
Азартные игры всегда были моей сильной стороной. Луффи поставил эту прописную истину под сомнение с лёгкостью истинного новичка.
– Невозможно, – сказал я, смотря на его карты, и он ослепительно мне улыбнулся.
Нами и Робин захихикали, начали перешептываться. Все окружавшие Луффи люди внимательно следили за его успехами. Покатав на языке винный привкус, я оглядел свои карты и карты, выложенные на стол.
– Ты сжульничал.
– Да? – Мой брат потёр подбородок и наморщил нос, потом посмотрел мне в глаза. – Докажи.
– Я… – Моё лицо мгновенно, отзывчиво вспыхнуло злостью и смущением. Улыбка Луффи стала шире, и он наклонился вперёд.
– Надо было идти в мою команду, Эйс.
Под хохот толпы я опустил голову, фыркнул и отложил свои карты, среди которых была трефовая дама. Её там быть не должно было. Как и среди карт Луффи, чёрт побери, но раскрыть его, не раскрыв себя, я не мог. Санджи добродушно похлопал меня по плечу. Думаю, он прекрасно знал все ужимки обоих сторон и одинаково наслаждался как хорошим мухлежом профессионала, так и дьявольской удачей новичка.
– Ты не удивишь меня случайностью. Ещё раз, – сказал я и мысленно пересчитал свои деньги. Луффи обчистил меня. Мне было трудно представить, зачем ему понадобились эти деньги, он мог попросить их, но… у выигранного добра совсем другой вкус. Я бросил взгляд на трефовую даму. – Хочу твою шляпу, – сказал я тихо, и сидевшая с нами компания смолкла, опалила Луффи волной интереса. Тот дотронулся до края своей шляпы.
– Тогда я хочу твою машину.
– Что? – прошипел я, и на его лице появилось выражение такого удовольствия, что даже мрачно пивший свой ром Зоро хмыкнул.
– Мне нужно судно, – отозвался Луффи. Я не мог смотреть на него, таким непосредственным и счастливым он казался. Мою машину… нелепо, чёрт побери. Луффи перестал улыбаться и кивнул мне. – Ты хочешь шляпу, я хочу машину, Эйс!
– Ты разобьёшь её, – сказал я после долгой паузы.
– Моё дело, что я делаю со своей машиной.
– Да кто позволит тебе её взять.
– Зачем позволять мне, я просто её выиграю.
– Будь осторожнее, – сказал я, прикоснулся к своему лбу, – и я могу взять своё.
– Ну, возьми, – улыбнулся он и посмотрел на меня задумчиво. От странного волнения у меня закололо кончики пальцев.
Под оживлённую болтовню Луффи начал перемешивать карты.
***
– Надо было вступать в мою команду, – сказал он мне просто, когда мы вышли на свежий воздух.
У меня кружилась голова, и я, признаться, всё ещё плохо понимал, что только что произошло. Луффи напевал себе под нос и перекатывался с пятки на носок, пока я пытался решить, что мне делать. Это было безумием. Конечно, по-своему прекрасным.
– Ладно, братец, – пробормотал я, и он, видимо, до сих пор сдерживавший восторг, хохотнул и подпрыгнул. Я ухватил его за плечо и пьяно улыбнулся. – Пойдём, научу. Сделаешь круг, поедем обратно. Твоя.
Он сжал моё плечо в ответ, и в его глазах было столько счастья, что мне стало жарко на морозе. С уверенностью пьяного человека я решил показать ему всё, что умею. Он не ценил безопасность, как будто был поцелован судьбой, и притягивал неприятности, как будто был проклят, но только неуязвимый мог выиграть у меня пять раз подряд. Дорога вилась к санаторию, и была у неё пропасть-соседка, и что же? Ничего, это ничего. Если что… лучше так. Лучше сейчас, решил я и мягко провёл ладонью по его волосам.
Я понял смысл того, о чём подумал, только когда Луффи отбежал к машине. Понял, и трезвость ударила мне в голову.
Когда я сел на переднее сиденье, Луффи уже в нетерпении постукивал пальцами по рулю. Я пристегнул ремень безопасности и потребовал от Луффи того же.
***
Когда мы вернулись к санаторию, у машины был побит бампер, но в остальном она осталась цела. Луффи уснул в ту же секунду, как мы припарковались. Я вышел, чтобы отнести его в его комнату.
***
День спустя весь санаторий благоухал.
Я смотрел на выставленные вдоль коридора банки с водой и цветами, плохо соображая после сна. Цветы были самые дешёвые, но их было много. Спустившись вниз, я перевёл отупевший взгляд на вазу при входе. Аромат плыл по помещению, такой ощутимый, что казался тёплым. Когда мне улыбнулась дежурная, я понял, на что Луффи потратил мои деньги, хотя не понял, где здесь он смог достать цветы в такое время года. «Это похоронные, – пришло мне в голову. – Здесь всегда найдутся продавцы цветов, чтобы жители санатория могли достойно друг друга провожать. Когда привёз сюда Луффи, я увидел неподалёку крематорий. От него в небо поднимался дым».
Луффи не оставил ушедшим ни одного букета – он купил все. Наверное, так он праздновал жизнь, какую-то свою очередную победу, но среди этих цветов, предназначавшихся не ему, я почувствовал себя поднявшимся на корабль-призрак, где давно не было живых. Тогда я вышел на улицу и закурил.
Даже снаружи чувствовался запах.
***
Ко мне подошла девушка с сумасшедшим цветом волос и присела рядом. Люди здесь часто красились ярко, тратили на это последние деньги в лихорадочном желании перемен. Парикмахер здорово на этом зарабатывал. Я сначала не обратил на неё внимания, слишком погрузился в свои мысли. Потом она с нейтральной улыбкой спросила меня о погоде.
Я ответил ей что-то, и сам не был уверен, что именно. Она опять улыбнулась и замолчала. Я не хотел знать её имени, поэтому так и назвал про себя: Синяя мисс.
– Вы давно здесь? – спросила она.
– Меньше, чем остальные, – пожал я плечами.
– Вы больны?
– Нет. – Неожиданно я почувствовал смущение, но мисс мой ответ не обеспокоил.
– И как вам в санатории?
Я не знал, что она хотела услышать. Санаторий казался мне то тюрьмой для отчаявшихся, то сектой, то чистилищем. Слишком отличалось всё от городской жизни. Люди вели себя иначе: понятия пристойного и непристойного, уместного и неуместного здесь совершенно изменили свой смысл. Болезнь ставила жизнь под новым углом, и местные говорили на каком-то другом, более лихорадочном и рубленом языке. При этом все они прекрасно понимали друг друга. В городе так не говорили. И не жили. Как будто здесь, на снежной вершине, был другой мир, маленький и особенный, отпускавший обратно только некоторых своих обитателей.
– Здесь снег, – наконец ответил я, словно это всё объясняло.
Девушка обхватила себя правой рукой.
– А вам не страшно? – спросила она с неопределённой улыбкой.
– Не знаю, – соврал я и достал пачку сигарет. – Не возражаете?
– Нет.
Мисс выглядела потерянной. Отчаянье обтесало её лицо, и, глядя на её сутулые плечи, я подумал, что сама она очень боится. Я знал это загнанное в ловушку выражение глаз. Ни с чем не спутал бы. Опустив голову, я посмотрел на её стиснутые руки и вспомнил руки Луффи, влажные и горячие. А вот губы у него совсем высохли и потрескались. Болезнь измучила его, и после праздника он спал целыми днями. Со странной неприязнью я смотрел на крепкие загорелые руки своей собеседницы.
– Так страшно, – сказала она. – Всю жизнь было, а сейчас страшнее всего. Не понимаю, почему так. Я столько всего не сделала. И сейчас так глупо потерять возможности…
Я безразлично пожал плечами и закурил. Наверное, это и правильно. Планы, перспективы, возможности дают покой, когда у тебя много времени, и совершенно лишают покоя, когда у тебя времени не остаётся. Кто-то строит планы, а кто-то делает. Как видно, такие люди и живут, и умирают по-разному.
– Лечитесь, – сказал я. – Если вернётесь в город, сможете сделать, что хотели.
– Если бы можно было так просто вернуть здоровье. – Она снова улыбалась.
– А если бы можно было отнять здоровье, вы бы это сделали? – спросил я с внезапным интересом.
– Отнять?
– Взять здоровье одного человека и дать другому. Пошли бы на такое?
Почему-то меня это развеселило. Я ждал её ответа, и наконец она подняла на меня воспалённые глаза.
– Да, – сказала она сломанно.
Я с силой затянулся. Что-то поднималось внутри меня, неопределённое и мощное, как волна. Вдруг я почувствовал к этой глупой, едва тронутой своей болезнью дуре симпатию. Разглядывая её худое, но не потерявшее цвет лицо, я зло ухмыльнулся и выдохнул сквозь зубы дым. Если бы мог, я бы тоже не упустил шанс. В этом мы с ней были похожи.
***
После этого разговора я вернулся на этаж Луффи и сел на подоконник возле его двери. Треснувшее стекло делило заснеженную деревеньку на два больших сверкающих осколка. Я почувствовал, как перекосило моё лицо, и щёлкнул пальцем по одному из них.
Какое-то время спустя дверь открылась, и в коридор выглянул Луффи. Внимательно посмотрел на меня.
– Ты опять злишься? – спросил он, пропустив приветствие.
Я промолчал, не сообразив, как именно он понял, что я здесь, и откуда знал, что я злюсь. Я и сам этого, наверное, не знал. Казалось, всё внутри одеревенело, и никакой больше злости.
Луффи смотрел на меня с любопытством, и я не нашёл в выражении его лица ни страха, ни беспокойства. Это была ещё одна вещь, которую я в нём плохо понимал.
Почему мне страшно, если он совсем не боится?
– Немного, – признался я и спрыгнул с подоконника.
– У тебя есть стейк? – мгновенно сменил он тему.
– Только если на ужин.
– Но сейчас же утро. – Он надулся.
– Это точно, – хмыкнул я и без спешки подошёл к нему.
– Уверен, у моей команды найдётся для меня стейк, – сказал он с ослиным упрямством и уставился на меня огромными глазами. Я подумал, что здесь любой сделает для него всё, о чём он попросит. В санатории его обожали.
– Так у тебя уже есть команда? – спросил я, разглядывая его. Он весь взмок, влажные пряди торчали в разные стороны.
– Так и есть.
– За вечер собрал? Не поторопился в выборе?
– Думаешь, я не узнаю свою команду? – спросил он с серьёзной улыбкой. Я кивнул, уважая его право. – Пойдём, они найдут мне стейк.
– Твоя команда не обязана предугадывать твои капризы.
– Они знают, что нужно их капитану, – ухмыльнулся он. – Если бы ты был с нами, ты бы тоже знал.
– Зачем, я и так знаю, – сказал я. Какое-то время мы молчали. Шея у него стала совсем тощей, как у птицы, глаза странно блестели; худые плечи теперь торчали, и ворот рубашки стал слишком большим. – Ты хочешь прокатиться на мне до первого этажа, – наконец заключил я.
Луффи задумался. Десяток секунд спустя его лицо просветлело.
– Точно, – сказал он и, довольный, хлопнул меня по плечу. – Ты действительно знаешь.
Я фыркнул.
– Ладно, дай мне сесть. Теперь залезай на плечи. Задушишь меня – убью.
– Классно, Эйс!
***
Спустя четверть часа его уже носили по этажам. Каждый, кто согласился быть членом его команды, участвовал в импровизированном празднике – мужчины таскали его на плечах, пока девушки смеялись и решали, кто делает это быстрее и выразительнее. Участвовал даже Брук, который уже давно поправлял здесь здоровье. Я знал, что Брук пережил клиническую смерть. И вот, вернулся в мир живых. Слушая его глубокий чистый смех, я почему-то расслаблялся. Мне начинало казаться, что смерть – не финал. Что она поправима.
Больше всех, конечно, смеялся Луффи. В конце концов это привлекло внимание направлявшегося в свой кабинет Альберта. Какое-то время он стоял и смотрел на происходящее, потом поманил меня к себе. Кивнув, я отошёл от веселящейся компании и присоединился к нему.
Мы подошли к двери с табличкой, на которой значилось его имя. Я ждал, когда он скажет то, что давно нужно было сказать; ко мне вдруг пришло странное спокойствие. Я не торопил его с выговором.
Он провёл по усам большим пальцем и посмотрел мне в глаза.
– Вы уже кого-нибудь теряли, мистер Портгас? – спросил он.
– В наше время это дело обычное, – сказал я.
Альберт кивнул и долго думал о чём-то – я мог проследить движение его мысли по взгляду, сползавшему всё ниже, словно пытавшемуся ухватить что-то за хвост.
– Что ж, вдруг вы правы, – наконец сказал он, – и это поможет ему.
– Стейки, беготня или волнения? – спросил я и поднял брови, провоцируя его совсем невинно, так, что это было почти предложением мира. Он вскинулся, расцвёл улыбкой.
– Именно. Попробуйте, я это ещё не пробовал. – Кивнув мне, он вошёл в кабинет и закрыл за собой дверь.
Так мы и расстались. С минуту я стоял и прислушивался к далёкому хохоту, позволяя ему проникнуть в меня, заменить собой звуки моих собственных мыслей. Потом пошёл к остальным. Они, кажется, убежали на четвёртый этаж.
***
Болезнь Луффи была капризной дамой. Из тех, которых трудно понять и по отношению к которым трудно сохранять самообладание. Она отступила, позволила Луффи снова окрепнуть, налиться силой, и это после праздника, после беготни наперегонки с Усоппом! Луффи игрался с ней, и ей, кажется, тоже нравилось с ним пококетничать. Она отступила. В этом не было логики, но он почувствовал себя лучше. Я же смотрел на новый снимок его лёгких и всё не мог взять в толк, почему там, на снимке, Луффи угасал, а здесь жил и становился всё живее.
***
Он проснулся поздно. После очередного проведённого с командой вечера (их всех, кажется, весьма прельстила игра в пиратов) я ждал, что он проспит целый день, но он открыл глаза, потёр лоб и перевернулся на живот. Простыня скомкалась у него в ногах. От него пахло сном, особой и неуловимой смесью запахов, которыми всегда окутано ещё вялое расслабленное тело – хлопок, пот, мыло, всё то, чему хочется довериться. Запах комфорта, разбавленный острой и неприятной ноткой, которая появилась только недавно.
– Эйс, я соврал тебе, – сказал Луффи.
– И тут же сообщил мне об этом, а? – Я поднял на него глаза. – Ты не умеешь врать, даже когда у тебя получается.
– Корабля недостаточно, – продолжил он и сел, окончательно скомкав одеяло. – Команды недостаточно тоже. Ведь тогда любой пират мог бы стать королём.
– Да, это так, – согласился я. Луффи смотрел в пустоту и улыбался своим мыслям. – И чего же ты хочешь?
– Король пиратов должен найти великое сокровище.
Я помолчал. Закрыв книгу, я отложил её на стол и уже серьёзнее посмотрел на Луффи.
– Ладно, – сказал я. – Деньги?
– Это должно быть особенное сокровище, Эйс, – оскалился он.
– Вроде твоей шляпы?
– Конечно.
Это сложнее. У шляпы была своя история, и я понимал, что делало её особенной. Но найти новый объект, представляющий для Луффи интерес… Луффи, впрочем, не дал мне времени на размышления. Он небрежно спрыгнул с кровати и ухватился за её спинку, чтобы не упасть.
– Что, уже собрался искать сокровище? – Я подобрал ноги, готовый в любой момент встать.
– А что ты имеешь против? – спросил меня Луффи. Он выпрямился и пошёл к шкафу.
– В смысле, ты просто идёшь искать сокровище? Сейчас? Непонятно какое, непонятно где, а? Где в деревне ты найдёшь достойное сокровище?
– Ты прав, в деревне я его не найду, – ответил он. Секунду спустя он потянул дверцы шкафа и всмотрелся в свою немногочисленную одежду.
Я долго молчал.
– В санатории ведь тоже нет сокровища? – наконец сказал я, уже зная ответ.
Он хмыкнул и не счёл нужным озвучивать очевидное. Потом он достал свою куртку и бросил её на кровать. Я пожалел, что оставил её здесь.
– Я чувствую твой взгляд даже спиной, – с весёлым раздражением сказал Луффи и посмотрел на меня. – Наверное, ты всё же имеешь что-то против.
– Да, – процедил я и встал. Это была секунда, когда Луффи расхохотался мне в лицо. Его тощая фигурка покачивалась, как маятник, он стоял рядом со смятой курткой и продолжал смеяться. Нельзя было представить менее впечатляющее зрелище, чем тщедушный мальчик в пижаме на фоне серой стены, но он вдруг стиснул спинку кровати сильнее и зарычал сквозь смех. Это был тихий и глубокий смех победителя.
– Ты не можешь уйти из санатория, – сказал я.
– Разве? – спросил он, и улыбка собралась у его глаз морщинками.
Я сдавленно хмыкнул.
– Хочешь просто ни с того ни с сего свалить из места, где кровью перестал плеваться?
– Хочешь остановить меня?
– Я не…
– Нет, ты понимаешь, – покачал он головой.
Я смотрел на него и молчал. Он ждал. Ждать ему пришлось долго; наконец я спросил:
– Ты понимаешь, что значит твоё возвращение в город?
– Да, – сказал он. – Это значит, что я умру.
Мой мир сдвинулся, а Луффи потянулся к своей куртке. Я не помню, как сделал шаг вперёд и стиснул его запястье. Он поднял на меня голову.
– Ты что-то имеешь против? – спросил он без улыбки.
– Ты смеёшься надо мной? – Я крепко сжал пальцы, глядя, как у него дрогнули желваки. Он впервые смотрел на меня без всякого выражения, а я ухмылялся, как сумасшедший. – Каким больным уродом надо быть, чтобы так издеваться?
– Больным, ну, это да, – кивнул он и с неожиданной силой вырвал руку. Вдруг его лицо смягчилось, и мой мир сдвинулся ещё ближе к краю – туда, где что-то менялось безвозвратно. – Я еду. Как ты сказал, мне не нужна помощь старшего брата, чтобы что-то делать.
Мне хотелось курить, да так сильно, как будто уже неделю я пытался бросить. Я отпустил Луффи, достал из кармана смятую пачку и, уронив одну сигарету, сунул вторую в рот. Не зажигая, я пожевал её.
Только Луффи мог так рваться покинуть своё золотое гнёздышко. Без прав, без сил, без навыка, по горной дороге, даже не зная, что он хотел найти в этом проклятом вымокшем до последнего кирпичика месте. Город впитывал осень, как губка – он промок насквозь, пах, хлюпал и блестел водой со всех поверхностей. Там сейчас можно было найти только вонь такси и сгнившие листья. Луффи там не продержится. Если вообще доедет.
– Я вижу, ты только утёр кровь с подбородка, и решил посходить с ума? – выплюнул я.
– Точно, я решил, – ответил он.
– Сдохнуть побыстрее – это не решение.
– Ждать здесь и надеяться на лучшее – это не решение. А я решил.
Луффи постоянно что-то владело, толкало вперёд, на дерево, на крышу, в заведомо безвыигрышную драку. Месяц он пытался стать моим другом, и я никогда не мог понять, что же гнало его каждый день. Но он знал. И о том, что скоро с ним случится, он знал лучше меня.
Я начал кивать своим мыслям, как идиот, и остановил на лице Луффи тяжёлый взгляд. Сигарета у меня во рту расплющилась и грозилась превратиться в кашу. Он ждал.
– Что думаешь, Эйс? – спросил Луффи. У него теперь была машина (моя машина!); он был готов.
«Лучше тебе не знать, что я думаю», – сказал я про себя. Мы помолчали.
– Я понял, – наконец ответил я медленно, взял измочаленную сигарету в руки и повертел.
– У меня теперь есть ма…
– Да понял я, понял, – зашипел я.
– Это хорошо.
– И что, не сдохнешь по дроге?
– Не сдохну, – ответил он.
– В мороз, едва умея водить, – продолжил я. – Что, доедешь?
– Доеду.
– А если я запрещу тебе? – Эта идея пустила горячую дрожь у меня по спине. От неё у меня закружилась голова – я шагнул ещё ближе к нему, тощему, ниже меня на голову. Я мог скрутить придурка в узелок и оставить его докторам. По крайней мере, я мог попробовать.
– Это значит, – вкрадчиво ответил он, – что я еду один.
Что-то, нагнетавшееся во мне каждый день всё сильнее, наконец оборвалось. Я почувствовал себя легко и совсем пусто.
– Прекрасно! – Я расхохотался. – Ты едешь в город.
– Еду?
– Да, – рявкнул я, – за сокровищем. Пусть этот отсыревший городок хорошенько встряхнёт твои лёгкие. Им пойдёт на пользу встряска. Что ты смотришь на меня? Я плохо пошутил?
– Ужасно, – криво ухмыльнулся Луффи. Мой смех стал ещё идиотичнее.
– Узнаю своего брата. Видишь цель и берёшь своё. Догоняешь учителя, который не сел на свой стул, чтобы воткнуть кнопку в его задницу.
– Это было смешно, – твёрдо сказал Луффи.
– Это было, твою мать, великолепно, – ответил я и вдруг охрип. Странное загнанное чувство – то, которое описывала мне Синяя мисс – поднималось в моей груди. Я испытывал его, не Луффи. С каждой секундой оно обнажало что-то во мне, хрупкое и полное отчаянья, как будто снимало оболочку с костей.
– Я тогда подумал, что не хотел бы я умереть, не сделав этого. И, знаешь, как же мне сейчас проще!
Я хотел ударить его. Впился в его лицо взглядом, жадным и злым, чувствуя, как это могло бы быть.
– Хочу тебе врезать, – сказал я ровно.
– Да? – Луффи наклонил голову и оскалился. – Я в твоём распоряжении.
Секунду спустя я его ударил. Он вцепился в шкаф и, с рычанием оттолкнувшись от него, налетел на меня. Он весил меньше, чем раньше, но и этого хватило, чтобы я подавился воздухом и сделал несколько шагов назад.
Луффи всегда был маленьким колючим комком неожиданных ударов, нанесённых со странных углов. Болезнь отняла все его силы, но для меня он постарался и вдруг где-то их взял – как поднявшийся в последний бой боксёр. Когда он ударил меня локтём по носу, и я прикусил до крови язык, не было ничего прекраснее, волшебнее, чем этот солоноватый вкус. Если Луффи мог сделать мне больно, он был жив. Опьянённый этой простой математикой, я стиснул волосы у него на затылке и рванул назад, пытаясь отцепить его от себя. Он позволил мне – и от души ударил под колено. Когда мы расцепились, он схватил первое, что попалось под руку – «Фауста» – и швырнул, промазав. Книга с грохотом врезалась в шкаф. Тогда же Луффи снова налетел на меня, и шкаф содрогнулся, потому что я врубился в него спиной.
Я стиснул Луффи в страшном, неконтролируемом объятии. Лихорадка драки сделала мои движения неуклюжими, почти судорожными. Я с возгласом сполз вниз по треснувшей дверце, чувствуя, как цепляется за торчащую щепку моя рубашка. Луффи бил меня кулаком по колену, а я сжимал его ещё и ещё, упираясь ногами в пол и носом в его макушку, изо всех сил втягивая его запах.
Он ударил меня в последний раз, и я хрипло засмеялся, ладонью стискивая его затылок.
Он засмеялся тоже, коротко, с тоской и голодом. Меня бы качало, если бы не шкаф, я проглотил железный привкус и обнял Луффи ещё крепче, выдавив из него весь воздух.
Мы застыли и долго так стояли. У меня тяжело билось сердце, Луффи лицом вжимался в мою шею и совсем не шевелился. В какой-то момент я почувствовал, как он обнимает меня в ответ. Только тогда я смог расслабить стальную хватку.
***
– Так правда, что ты думаешь, Эйс?
– Иди и умри любой смертью на свой выбор, Перегрин Тук, страж Цитадели.
Луффи фыркнул, и я ответил ему тем же. Мы сидели на полу неподалёку друг от друга, разглядывая разбросанные по комнате вещи. То, что осталось от томика Гёте, покрывало собой пол. Луффи всё пытался удобнее облокотиться на сломанную дверцу шкафа, но она только болталась под его худой спиной и скрипела.
– Эйс, будь ты на моём месте, – сказал он, – ты бы уехал тоже.
– Верно, – ответил я, – почти сразу.
– Тогда почему?..
– Потому что я не на твоём месте. – Я хмыкнул, и мы замолчали.
Он снова заелозил, и дверца шкафа хрустнула.
– Да хватит уже, – сказал я.
– Мне неудобно, – ответил он.
– Да, королю пиратов нелегко.
– Ты смеёшься надо мной.
– Что ты, как можно.
Он пнул мою ногу, я не остался в долгу. Он извернулся, дёрнул мою лодыжку, и наш маленький уютный мирок был разрушен – мы покатились по полу.
Было великим наслаждением чувствовать Луффи: суету, которой он заполнял мир вокруг себя, его нескладное остроугольное тело, цепкие пальцы, которыми он тянул меня за волосы. Он был горячий и мелкий, и очень шустрый, полностью отдававший себя нашей возне.
Я не понимал, почему отказывал себе в этом так долго.
Казалось важным выглядеть, как серьёзный старший брат, особенно после стольких лет разлуки. И я с поставленной задачей прекрасно справлялся. Идиот.
Я наконец смог обездвижить Луффи и впиться в его бок холодными пальцами. Он ничего не боялся в этой жизни, но щекотка была особым случаем. С чем-то, напоминавшим вскрик, он махнул рукой и ударил меня по щеке. Косо прилипший к ней книжный лист с хлопком улетел за моё плечо.
– Отвали, Эйс, – прорычал Луффи сквозь смех.
– Нет, – сказал я и не отказал себе в удовольствии… Луффи выгнулся и с хохотом дёрнул меня за запястье. То, что мы делали, было хуже стейков и беготни с Усоппом, я не знал, останутся ли у него силы, чтобы подняться с пола, когда всё закончится. Я не знал, останется ли от него хоть что-то, когда всё закончится. Но он принял решение, и он хотел ехать в город. Если бы я привязал его к кровати, чтобы потешить свою надежду, я бы отнял его собственную. Не знаю, на что он надеялся, явно не на долгую жизнь. Но чем-то для него была эта поездка. И то, что мы делали сейчас, тоже.
В эти секунды я как никогда остро чувствовал, что скоро его не станет. И в то же время каждым своим движением он прогонял смерть, он был живее, чем когда-либо. Растрёпанный, бесстрашный золотой мальчик. Я тосковал по нему. Когда он обессиленно зашипел, я сгрёб его в охапку, и он, ни секунды не сомневаясь, обхватил меня ногами, чтобы мы погрузились в новый островок тишины. Усевшись, я легко потянул его на себя.
– Эйс, – позвал он, когда я осторожно провёл ладонью по его спине, от поясницы к голове – я мог чувствовать каждый позвонок. В конце концов я неловко положил ладонь ему на затылок. – Эй, Эйс. – Он отстранился и проницательно всмотрелся в моё лицо. Я хмыкнул, пытаясь справиться со странной поднимавшейся во мне волной, и он дёрнул меня за воротник. – Всё будет здорово. Понял?
Безразличие сомкнулось на моём лице – только так я мог смотреть на него сейчас.
– Я понял.
– Я поеду в город, – сказал он, удерживая мой взгляд, – там я получу сокровище и смогу быть королём пиратов. Потом я умру.
Дёрнувшись, я попытался отстраниться, но он держал меня.
– Говоришь, как о решённом деле. Иногда люди возвращаются из санатория в город здоровыми.
– Я возвращаюсь в город чуть раньше.
Принятое решение – не мешать ему – свело мне горло, и я закрыл глаза. Ему не нужны были мои запреты. Нужны были бы, я б решил, что он двинулся. Я понял, что сгорбился, только когда он обхватил мою голову ладонями.
– Я не могу, – сказал я медленно, отпуская каждое слово только когда расслаблялось моё горло.
– Что? – спросил Луффи.
Я покачал головой. Сколько можно сжимать и тискать его, как любимую игрушку, которую скоро отнимут? Я уже не маленький мальчик. И он – на удивление – тоже.
– Ну же, – сказал он.
– Я не могу тебя просто отпустить.
Спокойствие отдавалось в моём голосе металлом – иначе, чем утрированно, нарочито холодно, у меня сейчас не получалось. А Луффи как будто вовсе и не хотел моего спокойствия. Он осторожно провёл ладонью по моим волосам, по уху, как будто с удовольствием вырвал бы у меня все островки равновесия, за которые я цеплялся. Как будто хотел увидеть. Зачем, чёрт возьми, ему?
– Так будь рядом, – ответил он, рассматривая меня с решительной и непривычной улыбкой. – Тогда не придётся.
Я кивнул и стиснул зубы, и вдруг прижался щекой к его ладони. Я ненавидел себя за эту детскую, давно уже не подходившую мне ласку. Но потом Луффи погладил мои брови, как раньше, чтобы я не хмурился. Тогда мне стало всё равно. Я накрыл его руки своими, грубо стиснул и засмеялся, не разжимая губ. Он слушал эти полузадушенные звуки, а я даже не мог говорить, только смеялся.
Я чувствовал себя, как на исповеди. Не мог внятно сказать ни слова, но как будто признавался ему в своей самой страшной тайне. Подавленный страх прошедших дней осел в моём теле свинцом, гудел, как наливающиеся цветом синяки. Всё моё тело ныло от этого больного, тошнотворного страха, лицо сморщилось, и я был бы рад заплакать, чтобы выпустить это. Но у меня не получалось.
Луффи ничего не делал. Он сидел и ждал, когда всё закончится, только ничего не заканчивалось. Слышал, помочь тут может хороший удар, холодная вода или материнская ласка. Когда я сделал паузу, чтобы отдышаться, и снова засмеялся, Луффи отпихнул меня и отвесил мне оплеуху. Он очень за меня переживал – я засмеялся этому пуще прежнего. Я поймал его взгляд; Луффи смотрел на меня, и о, чего только не было в выражении его лица. Сколько всего сразу я там увидел.
– Ты решил меня уже сейчас оплакать? – спросил он медленно, с расстановкой, так, чтобы до меня дошло.
– Ну что ты, – ответил я иронично, и у него потемнели глаза.
– Почему ты смеёшься?
– Потому что это забавно.
– О чём ты?
– Всегда думал, что это я хочу увидеть Сабо сильнее.
Он вздрогнул, и я дёрнул его к себе, так, что мы почти стукнулись лбами.
– Ты не можешь так говорить, – странно и криво ухмыльнулся Луффи.
– Запрети мне, – сказал я и, сжав его руки, дёрнул на себя ещё раз.
Он выдохнул, качнулся ко мне, и я прижался к его лбу кривой улыбкой. Он застыл, напряжённый и натянутый под прикосновением. Отодвинувшись некоторое время спустя, я сглотнул и посмотрел на него каким-то шальным взглядом. Он долго смотрел на меня в ответ.
– Что мне сделать, чтобы тебе стало легче? – наконец спросил он.
– Я не знаю, – ответил я честно.
Он кивнул, как будто моего ответа было вполне достаточно. Высвободившись из моей хватки, он сам потянул на себя мои мгновенно опустившиеся руки.
– Ладно. – Он поднялся на ноги и мотнул головой. – Пойдём.
– Хорошо, – хмыкнул я и неловко встал. Мир раскачивался и уплывал куда-то, словно я обдолбался. Луффи подвёл меня к кровати. Там он так же молча расстегнул мою рубашку и помог снять. Происходящее напоминало мне сложившийся между нами за последние дни ритуал, только мы поменялись ролями. Когда он взялся за ремень, я придержал его локоть.
– Сам, – сказал я треснувшим голосом. В последний раз меня раздевала Милли, я подарил ей шпильки и пакет персиков, и она, конечно, не стала искать другой способ сказать спасибо. Конечно, я не предлагал ей искать.
Луффи недовольно оттолкнул мою руку и продолжил. Я почувствовал себя… маленьким. Старшие братья обычно так себя не чувствуют, но Луффи было очевидно наплевать.
Я позволил ему.
В какой-то момент он отошёл к шкафу и достал с верхней полки тот наш рюкзак, который я просто забыл разобрать за ненадобностью. Луффи порылся в нём и вытянул на свет божий старую огромную футболку, в которой я пытался учиться рисовать, и пижамные штаны, которые я хотел выбросить. Меня снова разобрал смех.
– Точно, – пробормотал он и нахлобучил футболку мне на голову. Вдохнув запах засохшей масляной краски, я опять ухватил было Луффи за руку, но и эта попытка ничем не кончилось.
Когда одежда оказалась на мне, он осторожно, как ребёнка, усадил меня на кровать.
– Луффи. – Я всё не мог перестать смеяться.
Потом он переоделся сам. Когда мы оказались под одним одеялом, я выматерился и начал придумывать, куда деть дрожащие руки. Луффи слушал, как я дышу: напряжённо и медленно, как будто мне было больно.
Да ведь он был жив, ещё жив, сказал я себе, и смех у меня стал совсем неприятным. Луффи терпеливо ждал, сопя в моё плечо, взъерошенный и горячий. Его волосы щекотали мой подбородок и едва заметно трепетали с каждым моим выдохом. Я запустил в них пятерню. Грубо, потому что иначе не мог. Иначе было бы неправильно. Он позволил мне.
Мы лежали, я гладил его голову, снова и снова проводя мозолистым пальцем по месту за ухом, и мир раскачивался вместе с нами. Мы засыпали в горящем доме, и я слушал треск мебели, навсегда врезавшийся в мою память. Впервые я спалил здание в августе. Лето заканчивалось, истекая последним теплом. Тот август просочился сквозь старые газетные снимки, сквозь давно забытые сплетни и давно опущенные в землю гробы, просочился в моё «сейчас», словно я сходил с ума, моя память превратилась в хлам, а я тогда не ушёл. Воздух был мягким и жарким, как расплавленное масло. Мы засыпали в горящем доме…
Луффи размеренно дышал, и я улыбался этому, погружаясь всё глубже в свой самый первый пожар.
***
– Марко, – с чувством прошептал я в телефонную трубку, – мне нужна помощь.
– А чего так тихо? – послышался расслабленный ответ. – Ты же вроде завязал с опасной жизнью. Никто уже, наверное, не будет стрелять из-за угла.
– Марко, – процедил я сквозь улыбку.
– Остепенился?
– Иди ты!
Я рассмеялся и оглянулся через плечо. Мне не нравилось, когда слушали мои разговоры, особенно в местах вроде такого. Медсёстры любят подслушивать. Больным и докторам эту страсть отбило, но не миловидным работницам санатория. У них была достаточно тяжёлая работа, чтобы они хотели отвлечься, и они ещё недостаточно очерствели, чтобы потерять интерес к чужой личной жизни.
– Я уже и не думала, что снова услышу нашего пиромана. – В голосе Марко звучала улыбка. Я опустил голову, чтобы спрятать собственную, как будто Марко могла видеть её.
– Да ладно. То, что я больше с вами не работаю, не значит, что я о вас забыл.
– Такое забудешь.
– Это точно.
Мы помолчали, прислушиваясь к улыбкам друг друга, как будто они витали в воздухе, почти ощутимые. Наконец Марко спросила:
– С чем нужна помощь?
– Моему брату нужно приключение.
К моему глубокому уважению, Марко сдержала и смех, и расспросы, и что бы то ни было ещё.
– Какое? – спросила она без всякой интонации своим хриплым, полным и душистым голосом, как у скучающей джазовой певицы.
– Он хочет стать королём пиратов, – сказал я. Марко хмыкнула – начало ей понравилось. Когда это я разочаровывал её? – Эта мечта к нашему веку неприменима, сама видишь. Если бы мы жили в каком-нибудь… мультяшном мирке про пиратов, у него, наверное, не возникло бы проблем со своей мечтой... Но у нас тут… накладка.
– Я вижу.
Помолчав, я побарабанил пальцами по висевшему на стене телефонному аппарату.
– В общем, так как «король пиратов» при наших реалиях – понятие более… метафизическое… ему просто нужно пережить приключение, я думаю.
– Мы можем что-то срежессировать.
– Уверен, ты знаешь, чем постановка отличается от настоящего приключения. Не нужно объяснять тебе, что из этого он ищет.
-
-
07.07.2015 в 22:20-
-
07.07.2015 в 22:20-
-
07.07.2015 в 22:21-
-
07.07.2015 в 22:21-
-
07.07.2015 в 22:22-
-
07.07.2015 в 22:23-
-
07.07.2015 в 22:23-
-
07.07.2015 в 22:24-
-
07.07.2015 в 22:24-
-
07.07.2015 в 22:25-
-
07.07.2015 в 22:25-
-
07.07.2015 в 22:36-
-
07.07.2015 в 22:37-
-
07.07.2015 в 22:38-
-
07.07.2015 в 22:38-
-
07.07.2015 в 22:39-
-
07.07.2015 в 22:39-
-
07.07.2015 в 22:40-
-
07.07.2015 в 22:41-
-
07.07.2015 в 22:46-
-
07.07.2015 в 22:47-
-
07.07.2015 в 22:47-
-
07.07.2015 в 22:47-
-
07.07.2015 в 22:48-
-
07.07.2015 в 22:49-
-
07.07.2015 в 22:49-
-
29.02.2024 в 12:41Посетите также мою страничку
anotepad.com/note/read/m6mpbatk карта иностранного банка
33490-+